Война
Шрифт:
Но свобода… ее и здесь не было. Макори подчинялся командиру крепости. Немного здесь осталось солдат, и никто не верил уже, что враги ударят в спину еще раз — все войска там, в северной долине.
А они все равно зачем-то сидят, выжидают.
Где-то по дорогам и бездорожью, жидкой холодной грязи, идут отряды крепости Лаи Кен, чтобы помочь отцу захватить власть. После переворота старший сын, которому больше нет доверия, окажется лишним.
Макори и сам не знал толком, что им двигало, когда подсылал убийцу к генералу. Ведь сомневался тогда, что присланный знак —
Одно только вызывало тоску-сожаление. Отец наверняка выместил гнев на хассе. Никогда не была ему нужна медово-золотая горная кошка, привезенная издалека… Мог бы, забрал бы с собой, но любимице не было места в крепости.
Теперь наверняка ее нет в живых. Может, как раз в его покоях кровать застелили золотой шкурой?
Что ж… время сведения счетов еще придет.
**
В малом зале Совета стоит полумрак; обычно Благословенный любит видеть лица своих доверенных ставленников, но сейчас ему безразлично, что они выражают.
— Мы так потеряем север, — угрюмо говорит Яната, военный министр.
— Нет, — тяжелые веки сами собой закрываются. Болит голова, и хочется спать.
— Дом Таэна всегда был вам верен, и младший из братьев особенно — неужели с ними все кончено? — это Тома, министр финансов.
— Да.
После этого можно ничего и не говорить. Сановники слишком нетерпеливы, а его рождение в Золотом доме научило ждать. Пожалуй, больше, чем кого бы то ни было — у них никогда не было на кону целой страны.
— Пусть сделают еще один шаг. Они получат послание… Яната, я согласен с тем человеком, которого вы предложили. Скоро будет приказ. Войска в Окаэре готовы? Прекрасно… А пока у Тагари есть время сложить полномочия… если он и вправду мне верен.
**
Первый день после череды пасмурных выдался солнечным, теплым. Словно весна спохватилась, решила наверстать упущенное. Никак невозможно было сидеть дома или гулять в огороженном садике, а возле пруда с мостиком… в общем, тоже нельзя. Мало ли кто там ходит.
Минору умерла бы на месте, но больше не отпустила бы подопечную без охранника на прогулку верхом. Поэтому Сайэнн смирилась с присутствием слуги, тот молчал и держался на расстоянии, так, что они с Энори могли разговаривать свободно.
Хотя для него-то охранник вряд ли хоть что-то значил.
После выступления бродячих актеров виделись каждый день. Он сократил ее имя до «Сай», маленький лесной цветок. Так сразу и так просто, будто им обоим было не больше десяти лет… хотя ее и в десять уже учили быть маленькой барышней. Теперь же рядом с ней — воплощенная жизнь, даже не сметающая все барьеры — просто не замечающая их. Смешно… Минору уже думает про них невесть что, хоть пока и позволяет видеться; а Энори к ней прикоснулся только в день, когда
И разговоры у них на редкость невинные, хоть и не совсем подобающие достойной молодой женщине; она даже не думала, что может с таким азартом спорить о чем-то. Ей вообще спорить не полагалось, только смеяться и щебетать.
А слуги домашние наверняка болтают вовсю, но они ее не выдадут, они побоятся господина.
Девушка глянула на яркое небо, защищая рукой глаза. Хорошо здесь, в горах, на воле; журчит вода, словно поет…
Спутник был в трех шагах; даже если отвернуться, его присутствие ощущалось — как солнечное тепло.
— Иди сюда! — позвал, склонившись над углублением в ручье: чаша, словно выложенная плоскими камнями. Девушка с любопытством глянула через его плечо.
В воде носились маленькие темно-серебряные стрелки — мальки. Она немного знала про рыбу от отца. Верно, икринки отложены осенью, перезимовали в пруду, а сейчас вместе с ручьем устремились вниз.
Не удержалась, присела, опустила палец, пытаясь тронуть крохотную рыбку; не удалось, мальки рассыпались в стороны. А вода была совсем не такой холодной, как недавно, поймав Сайэнн в ловушку. Правда, до той речушки они сейчас не доехали…
Энори обернулся и с улыбкой посмотрел на спутницу.
— Здесь им трудно будет вырасти большими, придется плыть вниз, — метнув лукавый взгляд, теперь и он опустил руку в лужицу — серебряные стрелки снова метнулись врассыпную. Но он поднял ладонь — на ней лежала рыбка.
— Отпусти, — попросила девушка, и он тут же повиновался.
Вот так во всем будто бы для нее. Видимость только, но в эту видимость веришь, как если бы умирающий от жажды встретил мираж-озеро, и напился изнего, и нашел силы продолжить путь.
Не хочу быть, как мальки в луже, думала Сайэнн, пока поднималась, расправляла накидку. Им некуда плыть… а эти спасутся, если успеют, пока летом не пересохнет ручей.
— Пора, госпожа, — охранник приблизился — от валуна, что ли, отлепился? — и Сайэнн будто очнулась. — Мне велено привезти вас не позднее…
— Едем.
Не хочу возвращаться, думала девушка. Там снова запоры и стены, пусть и незримые, снова быть готовой в любой момент играть роль благодарной беспечной дурочки. А сейчас поворот, и охранник ненадолго выпустит их из виду, и можно еще немного побыть наедине. Ведь кто знает, когда кончится терпение Минору?
Охранник отстал — отчего-то замешкался, а спутник, словно прочитав ее мысли, оказался рядом, совсем рядом, и…
Малька она попросила отпустить, а вот ее — напротив, лучше бы никогда не надо.
Минору была не суровой — встревоженной, и в этот вечер, и на следующий день. Бродила по дому, переставляя разные мелочи — совсем на нее не похоже.
— Вы отказались уже от двух настоятельных просьб приехать.
— И что же? Здесь мне лучше. Уверена, он поймет.
— Госпожа, все это плохо кончится.