Война

Берг Ираклий

В том же году Бутенёв был назначен секретарём в Константинополь, где прослужил пять лет под крылом Каподистрии.

Последовавшие вскоре греческие события внесли дисбаланс. Британцы сумели встревожить французов, аппелируя к «русскому следу». Кападистрия, грек по происхождению, отошёл от дел по состоянию здоровья. Нессельроде торжествовал.

Когда новый император смог разгрести дела внутренние, столь горячо свалившиеся на него с первых часов царствования, он с удивлением обнаружил, что его венценосный брат и не думал отправлять Каподистрия в отставку и тот все ещё остаётся министром

иностранных дел.

Греки в то время увлечённо созывали уже третье Национальное Собрание, где, вероятно, приняли бы ещё одну Конституцию, но дело пошло иначе. Сперва не удавался сам созыв. Освобожденные от векового гнёта эллины переругались и у них вышло сразу два Национальных Собрания, готовых воевать друг с другом. С трудом смогли европейские посланники примирить стороны и уговорить на участие в совместной Ассамблее. На ней решено было избрать главу исполнительной власти сроком на семь лет, чтобы новое государство начало функционировать. Избран был Каподистрия. Союзники негодовали, сознавая как легко их провели сыграв на невозможности уступок одних другим. Так Иоанн стал губернатором Греции, или, в русском переводе — президентом. Переводы с греческого вообще дело тонкое.

Следующим шагом предполагалось избрание короля, ведь без монарха правление не могло быть достаточно народным, но господин президент упёрся в вопросе уточнения народного мнения.

Апполинарий Петрович в то время был отмечен Нессельроде, чью походную канцелярию Бутенёв возглавлял на войне с турками и вновь получил направление в Константинополь, куда вскоре явился сам Рибопьер.

Этот блестящий дипломат и масон, любящий как анекдот рассказывать забавный факт своей биографии, что присягал он в своей жизни только раз — Константину, тогда как присяги Павлу, Александру и Николаю (впоследствии и Александру Второму) избежал благодаря довольно нелепым случайностям, никогда не берущий никаких взяток, тратящий огромные суммы, невесть откуда берущиеся, и не оставивший наследникам долгов, произвел неизгладимое впечатление на Бутенёва.

Сделал это Рибопьер очень легко — он произвёл неизгладимое впечатление на самого османского султана, и, тем самым, на всех кто находился в пределах видимости.

Итогом султанского впечатление стало поистине невероятное, небывалое — Махмуд согласился присутствовать на празднике устроенном главой русской дипмиссии. Более того — попросил.

Рибопьер закатил пир на четыреста персон.

— Зовите всех! — объявил он Бутенёву.

— Как это — всех? — не понял Апполинарий Петрович.

— Так. — беспечно развёл Рибопьер руки. — Французов, англичан, португальцев, неаполитанцев, австрийцев, немцев, кто здесь имеет представительства? Зовите всех. С их жёнами, дочерьми, внучками, собачками, кошками, попугаями, обезьянками, секретарями, купцами, словом — всех!

— Но это сотни человек, Александр Иванович!

— Что с того?

— Это безумно дорого, и…

— Ах, дорогой Апполинарий Петрович! — рассмеялся на столь смешное возражение Рибопьер. — Мы на Юге, который зовём отчего-то Востоком, здесь ценится роскошь. Отчего нет? Нужна роскошь — будет роскошь. Нельзя приучать людей к другой жизни насильно. Они должны захотеть того сами. Мы можем сколь угодно убеждать, доказывать и все пройдёт мимо ушей. Человек выбирает не умом, то есть

самообман, человек выбирает сердцем. Завоюйте его, околдуйте сердце человека, и вы удивитесь как он найдёт самостоятельно столько доводов ума для объяснения своего выбора, что вы столько не сыщите. Мы должны именно поразить. А деньги у меня есть. Деньги — пыль.

— Но кого поразить? — не мог взять в толк Бутенёв.

— Как, разве я не сказал? Будут не только европейцы, будут турки, Повелитель Вселенной одобрил. Главное — будет он сам.

Отторопевший Бутенёв так и застыл столбом. Уверившись, что Рибопьер не шутит, весь следующий день он истратил на обход посольств и представительств.

— Посол России просит вас посетить его со своей нацией. — говорил Апполинарий Петрович, как было принято.

Пришло, вместе с турками, четыре сотни гостей.

Ужин был сервирован по наивысшему разряду. Представленные кушанья — великолепны. Обстановка — сказочная.

Рибопьер не жалел ничего. Огромная терасса и сад были не только разнообразно украшены, но и освещены. Илюминация превращала вечер в день. Горели шифры императора и султана, а когда Рибопьер поднимал главный тост, то взмыли вверх сотни ракет, поскольку что за русский праздник без фейерверка?

— Не знаю как турки, — шепнул Бутенёв, — но наши европейцы уже потрясены, это точно. Семнадцать тысяч на салют, Александр Иванович!

— Воспринимайте это как дело не только культурное, но и политическое, — толковал ворчуну Рибопьер, — цель не в том, чтобы подданные султана пришли посмотреть как развлекаются неверные. Нужно, чтобы они ушли с чувством, что видели как живут люди. — выделил он последнее слово.

Меню включало восемь супов, сорок закусок, восемь мясных блюд, восемь рыбных, шестнадцать видов гарнира к ним, восемь видов дичи и тридцать два десерта.

Пили за всех государей, чьи представители находились в саду русского посольства. Турки не отставали (далеко не все они были мусульманами), и праздник удался на славу.

— Ваш повар превосходен! — хотел сделать приятное хозяину французский посол.

— Неудивительно, — ответствовал невозмутимо Рибопьер, — ведь это повар самого Талейрана.

Султан присутствовал, но инкогнито. Он поднялся в сад и наблюдал, скрытый листвой от чужих глаз.

Месяц спустя, когда разговоры о безумных русских немного утихли, посольство посетил сам сераскир султана, Хозрев-паша. Глава всех войск империи впервые за много лет чувствовал себя смущённо.

Оказалось, что его величество падишах, да живёт он вечно, никак не может выбросить из головы тот праздник и желает сделать такой же, но у себя.

— Вы понимаете, Рибопьер-паша, всё дело в вашей серебряной посуде. Падишах созвал всех ювелиров, они уверяют, что не могут сделать столько посуды за две недели ни за какие деньги, даже когда им пообещали отрубить головы.

Рибопьер ликовал и обещал оказать посильную помощь. Она выразилась в отправке всего: посуды из серебра, хрусталя и фарфора; слуг, от дворецкого и невозмутимого повара, до официантов и дюжин лакеев в полной ливрее; мебели, ради которой разворошили всё посольство.

Не найдя у себя подходящего помещения, или, вернее, не решаясь гневить чрезмерно сторонников старых обычаев, султан дал праздник на берегу, с азиатской стороны, где прямо среди деревьев выложили паркет.