Войны эволюции: враг за спиной
Шрифт:
На площадку из транспорта вышла девушка с небольшим металлическим кейсом и дамской сумочкой. На вид ей было не больше двадцати пяти лет.
Отлетающее такси всколыхнуло её огненно-красные волосы, но девушка о прическе думала меньше всего, её большие изумрудные глаза смотрели исключительно на величественный особняк «Биокиберии».
Уверенной походкой она направилась к дверям. Из здания навстречу ей проворно выскочил Орландо Фрост. Пока девушка преодолевала последние метры, Фрост не сводил с нее глаз. Он пожирал её глазами, смотрел так, как смотрят на по-настоящему красивых людей – восхищенно и где-то немного завистливо.
– Добрый день, профессор Фрост, я – Катерина Дворжакова.
Фрост легонько пожал руку девушки и расплылся в улыбке:
– Добро пожаловать, миссис Дворжакова… Кэт.
Катерина очаровательно улыбнулась.
– Ваши родители – чехи?
– Да, я родилась в пригороде Праги, практически всю жизнь провела на Земле. Но долг перед наукой заставил перебраться меня на Марс.
– Это очень интересно, но пройдемте в лабораторию, – зазвал Фрост свою гостью внутрь, – а по дороге будете рассказывать мне о себе.
– Действительно, чего тянуть.
Они вошли в дом и последовали к лифту. Катерина с восхищением глядела по сторонам, жмурилась и машинально открывала от удивления рот. Особняк заслуживал такого внимания. Многие исторические музеи позавидовали бы здешнему интерьеру. Девушка, делая огромные паузы между предложениями, осматривалась и с трудом продолжала связный рассказ:
– Как вы знаете, наша фирма сотрудничает с министерством обороны. Мы проводим обследование людей, работающих в условиях тяжелых психологических испытаний. Вот, скажем, дальние космические заставы. Военные там дежурят по полгода, находясь в замкнутом пространстве, немногочисленными группами. Наша задача по прилету выявлять группу риска.
Прямо перед ними ожил лифт. Пропищал сигнал, и открылись двери. Спустя несколько секунд Фрост и его гостья оказались в лаборатории, где говорить Катерине стало гораздо легче. Величественная атмосфера особняка больше не сбивала ход её мыслей.
– Изучение психологических рисков и есть наша основная работа, – продолжала она, – ведь представьте: человек в скором времени заступит на дежурство вновь. А если он в группе риска? Да он мало того, что может покончить жизнь самоубийством, так еще могут пострадать его коллеги. Неизвестно, что в приступе агрессии или страха сделает человек. Этот психологический феномен мы называем «боязнью невозвращения». И таких рисков в нашей действительности очень много.
Катерина остановилась в нерешительности, рассматривая расходящиеся перед ней стерильные коридоры лаборатории, и замолчала. Фрост указал направление в этом лабиринте и понимающе улыбнулся.
– Тут все просто, к местным ориентирам вы привыкнете быстро. А пока нам сюда.
Девушка благодарно кивнула, сделала шаг и продолжила:
– Признаюсь, я была немного удивлена, когда меня отправили в «Биокиберию» по линии Агентства Безопасности. По служебной информации я более-менее ознакомилась с вашей деятельностью, но от того, что узнала, еще больше удивилась. Зачем я вам? Правда, когда контракт с АБК и министерством обороны был уже подписан, а я поставила свою подпись под документом о неразглашении, мне показали отчет о вашей работе. Сказать, что я пребывала в шоке – ничего не сказать. Вы проделали такую колоссальную работу с человеком…
Фрост перебил ее:
– Простите, но мы предпочитаем говорить биокибернетический организм.
– Хорошо, пусть будет организм. Но все равно, мне как можно быстрее хочется приступить к работе с этим феноменом.
– Приступите, приступите, Кэт! Есть только одно маленькое но. Вы должны, помнить, что перед вами не совсем человек. Делайте на это поправку. И помните, что он может вас легко обмануть, легко вами
Слова Фроста заставили Катерину напрячься. Ей никак не хотелось подвергать свою жизнь опасности на плевом с виду тестировании. От мрачных мыслей девушку отвлекла внезапно выросшая перед ней преграда в виде очередной двери. Цифровая надпись на ней гласила «Комната психологической разгрузки». На дисплее дверного терминала горела зеленая надпись «Открыто».
– Вот мы и пришли, – сказал Фрост.
По-видимому, это было приглашением войти внутрь, и Катерина им тут же воспользовалась. В комнате оказалось минимум вещей: два мягких пуфика и небольшой белый столик. На столике лежал её бейдж-пропуск, а на пуфе – белый халат.
– Да уж, психологическая разгрузка у вас тут, – засмеялась девушка.
Фрост совсем не оценил её юмора:
– Вы знаете, порой, чтобы отдохнуть, нужен не комфорт, а тишина. Располагайтесь, скоро начнете, – профессор подмигнул Катерине и отправился восвояси.
***
Едва Александр оказался перед кабинетом Ермолова, открылась бронированная дверь-слайдер. Кабинет профессора входил в число избранных объектов лаборатории, отключенных от центрального пульта управления дежурного. Для входа внутрь здесь использовалась трехуровневая система защиты: экспресс анализ ДНК по прикосновению руки к сенсорной панели, сканирование антропоморфологических данных лица и семизначный цифробуквенный код. Впрочем, на крайний случай существовал альтернативный способ открывания двери, но его за все время работы лаборатории использовали разве что при испытаниях во время строительства, к тому же о его существовании почти никто и не знал.
Александр нисколько не удивился, когда на пороге кабинета перед ним застыл сам профессор.
– Здравствуй, Саша, проходи, – Ермолов заулыбался и пригласил гостя внутрь, по-отечески опустив руку биокиборгу на плечо, отчего Александра напрягся.
Это несколько смутило профессора. За двадцать с лишним лет такая реакция его подопечного проявлялась впервые.
– Здравствуйте мистер Ермолов, – чуть запоздало поприветствовал Александр Ермолова.
– Мистер? – еще больше смутился руководитель лаборатории, – Забыл, как меня зовут?
– Нет, Алексей Петрович, не забыл.
– Тогда что ж ты…
Надо признать, Александр прекрасно помнил, что Ермолов не любил официальные обращения, принятые в Конфедерации. Все эти «мистеры», «мисс» вызывали у него, как у русского человека, отторжение. Еще на заре образования Конфедерации, на повестке дня стоял вопрос о правилах этикета, но в связи с отсутствием во многих языках отчеств, за образец была взята англоязычная модель обращения к человеку.
К счастью, такое единообразие не коснулось статуса официального языка Конфедерации. Таким статусом наряду с английским пользовались и другие языки: русский, немецкий, китайский, японский, испанский, португальский, французский, итальянский, хинди. Все было вполне демократично, и каждый человек имел право писать и говорить на понравившемся ему языке. Зачастую, любой учащийся в Конфедерации в течение четырех лет мог свободно освоить, как минимум пять языков из этого списка. Однако во избежание путаницы и правовых проволочек еще пятьсот лет назад было принято решение, что каждые сто лет все официальные бумаги и переговоры должны были вестись исключительно на одном языке, определяемом специальным жребием. Нынешнее столетие, что особенно радовало Ермолова, целиком принадлежало русскому языку.