Войны клонов
Шрифт:
Едва он это сделал, как впереди на расстоянии нескольких метров от них показалось нечто, со всех сторон неестественно ровное и гладкое. Оно выглядело в приборе как зеленое пятно и приближалось к ним. Рекс поднял оружие. Корик и Ланн, находившиеся метров на пять впереди, швырнули неизвестный объект об стену и приставили к его голове бластеры как раз в тот момент, когда Скайуокер ринулся вперед, выхватив лазерный меч.
Это был дроид — но не боевая модель, а обычная домашняя тарахтелка, которому еще повезло на месте не превратиться в груду
— Ты кто такой? — спросил Скайуокер. Голубоватый отсвет клинка падал на «лицо» дроида.
— Я — 4А-7, смотритель этого святого места, сэр. Вы спасли меня от этих воинственных солдат. Спасибо.
Он замер. Корик и Ланн не опускали винтовок. Скайуокер тоже не выказывал намерения сложить лазерный меч.
— Где хатт?
— Боевые дроиды держали своего пленника в темнице.
— Держали? — Скайуокер ни на йоту не ослабил хватку на рукояти меча. — Значит, они все ушли, да?
— Да, кажется, я здесь один.
Было не важно, верит ли в это сам 4А-7 или нет. Рекс не верил, и Скайуокер тоже.
— И где же эта темница?
— Вниз по лестнице, сэр. Она ведет в подвальные хранилища, которые были превращены в тюремные камеры варварами, осквернившими это место.
Рекс приказал Корику и Ланну отпустить дроида, но следил за ним, когда тот уходил. И ему очень не понравилось то, что он услышал про подвалы и лестницы, что объяснялось заботой об их собственной безопасности. Скайуокер велел Асоке идти вперед, а сам обернулся к Рексу.
— Да, знаю… но вы останетесь здесь и будете охранять выход, капитан.
— Да, сэр. Вы, должно быть, умеете читать мысли.
— Нет, просто я так же подозрителен, как и вы.
Скайуокер исчез во мраке, Асока шла рядом. Корик включил прожектор на шлеме и проследил за 4А-7 до конца коридора, куда он шел по своим делам, которые, казалось, заключались в том, чтобы выбивать из породы куски камней и что-то бормотать про себя.
Рекс включил безопасный канал связи, который соединял его только с его отрядом и больше ни с кем.
— Доверие — это добродетель, сержант. — Он стоял у входа и следил, не появятся ли во внутреннем дворе машины или не активизируются ли дроиды. — Как и терпение.
— Я должен быть замыкающим, когда они будут помогать остальным выбираться.
— Я тоже.
— Он знает, что влезает в неприятности, верно? — Да.
— Меня не покидает чувство, что мы должны быть там, внизу, вместе с ним.
— Не беспокойтесь, сержант. — Рекс активировал еще несколько быстро мигающих значков на своем головном дисплее. Он знал координаты каждого
ТЮРЕМНЫЙ УРОВЕНЬ МОНАСТЫРЯ — ПЛАНЕТА ТЕТ
Энакин не мог чувствовать дроидов так же, как органических существ, но данная Силой интуиция подсказывала: что-то было не так.
Ни один командующий сепаратистов, будучи в здравом уме, не станет похищать заложника в стратегических целях, устраивать показной бой, а затем убегать.
А вот граф Дуку сделал это.
— Учитель, ты ведь понимаешь, что ведешь нас в западню? — прошептала Асока.
— Да.
Энакин осторожно пробирался по каменным плитам, готовый натолкнуться на мины-ловушки. Его боковое зрение уловило какое-то движение.
— Мы только что прошли мимо двух боевых дроидов.
— Я знаю.
— Можно мне ими заняться?
— Если это тебя утешит. Они явно не собираются нас убивать.
Асока отступила назад. Энакин услышал характерное «вз-з-зм», когда она выхватывала меч, увидел мерцание зеленого света, отраженного от тонкого слоя конденсата на стенах, и замер в ожидании звуков борьбы. Звякнул металл, Асока пару раз ударила. А затем она снова оказалась рядом с ним, но он не услышал ни единого звука ее шагов. Она действительно могла быть бесшумным охотником.
— Почему ты сказал, что они не хотят нас убивать? — прошептала она. — Думаешь, они бы не попытались? Оттуда, где я стояла, они показались мне настроенными агрессивно.
Ну, вот опять, может быть, она не поняла всей этой хитрости.
— Мы можем отложить этот разговор?
— А не будет слишком поздно?
— Это ловушка. И если ее расставил Дуку, то дело здесь не просто в том, чтобы попасться.
Весь монастырь пропах гнилью и древней сыростью. Но поверх этого запаха отчетливо пробивался другой, намертво врезавшийся в память Энакина. Изо всех внешних чувств человека обоняние — самое главное, даже для джедая. А этот запах отсылал к подсознанию, к его раннему детству.
Ближайшее, с чем Энакин мог его сравнить, это аммиачная вонь. Запах также иссушал слизистую, но, кроме того, в нем угадывалась сера и что-то еще, от чего у него перехватило дыхание.
Хатт.
Это был запах, с которым он вырос на Татуине. Энакин пытался подавить болезненные воспоминания и сосредоточиться на выполнении своего долга, как бы ни вставал ему этот долг поперек горла. Нельзя было допустить мыслей, которые задевали бы его сейчас за живое.