Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв
Шрифт:
27 декабря Самозванец спросил Рожинского, о чем идут переговоры с королевскими послами. Гетман, будучи сильно пьян, замахнулся на него булавой и заорал:
«А тебе что задело, зачем комиссары приехали ко мне? Черт знает, кто ты таков? Довольно мы пролили за тебя крови, а пользы не видим».
Лже-Дмитрий вырвался от него, пришел к Марине, сказал ей, что гетман явно сговорился с королем схватить его и что он решил немедленно бежать. Вечером того же дня, переодевшись в крестьянскую одежду, он сел в навозные сани и уехал в Калугу вдвоем со своим шутом Петром Козловым (подругам сведениям, фамилия шута Кошелев).
Добравшись до Калуги, он остановился в Лаврентьевом монастыре недалеко от города, а оттуда послал монахов в город с письменным извещением.
Калужанам такие слова понравились. Они поспешили в монастырь с хлебом-солью, 17 января 1610 года торжественно проводили Лже-Дмитрия до города, разместили в пустовавшем доме воеводы Скотницкого и окружили царской роскошью.
После этого Лже-Дмитрий послал письмо князю Григорию Шаховскому, который с несколькими тысячами казаков выступил против Сигизмунда и стоял лагерем у Царева Займища, недалеко от Вязьмы. В письме он просил его как можно быстрее прийти в Калугу, что тот вскоре и сделал.
На следующий день после бегства «царя», в Тушино собрались на совет командиры литвинских и польских подразделений, а также московские бояре и дворяне во главе с патриархом Филаретом. К числу последних относились бояре Салтыковы, Трубецкие и Ярославские, Годунов с братьями, князь Ф. Мещерский, дворяне Н. Вельяминов и М. Молчанов, дьяки И. Грамотин, И. Чичерин, ряд других.
Они снова решили держаться вместе, не переходить на службу ни к королю Сигизмунду ни к царю Шуйскому. Новым стал пункт, согласно которому они обязались не принимать обратно и «царя Дмитрия». Смысл такого решения заключался в том, что они стремились любой ценой удержаться в высшем эшелоне власти. Для решения этой проблемы они постановили обратиться к Сигизмунду с предложением (уже делавшемся при первом Самозванце) посадить на московский престол его сына, 13-летнего королевича Владислава.
Посольство от русских тушинцев прибыло под Смоленск 31 января 1610 года. В него вошли 42 человека, не считая 242 человек прислуги. Возглавлял посольство боярин Михаил Салтыков. Уже 4 февраля послы заключили письменный договор с королем Сигизмундом. Согласно его условиям, в Московском государстве сохранялась православная вера, а все важные должности могли занимать только русские бояре и дворяне. Более того, власть царя ограничивалась Боярской думой. Административное управление, суд, положение холопов и крестьян оставались без изменений.
Король подписал договор без лишних проволочек по очень простой причине: он давал «ему законный повод для продолжения интервенции. Ведь отныне речь шла о том, чтобы московский престол занял отпрыск династий Ваза и Ягеллонов. Впрочем, как показали дальнейшие события, Сигизмунд намеревался сам стать московским царем. Но об этом он пока благоразумно умолчал.
В тот же день (31 января) король принял послов от Рожинского (Хруслинекого) и от Яна-Петра Сапеги (Страбовского). «Планка» требований «лихих людей» была значительно выше, чем у Салтыкова и компании. Они потребовали от короля обещания выдать им после воцарения Владислава все награды и жалованье, обещанные царем Дмитрием, за счет московской казны и таможенных сборов. Кроме того, они желали немедленно получить сумму в четверть годового жалованья «не в зачет» для обеспечения себя всем необходимым для дальнейших военных действий. Они также просили, чтобы Марине Мнишек были выделены несколько городов и волостей, обещанных ей подвенечной записью Лже-Дмитрия I, а сам «царь Дмитрий» был пожалован удельным княжеством.
Чтобы не раздражать поляков и литвинов, Сигизмунд на эти требования не ответил отказом, как в прошлый раз, но ограничился лишь обещаниями. Дескать, «по причине скудости казны
Тем временем Марина Юрьевна Мнишек, как свидетельствуют источники, пыталась подкупом либо лестью склонить на сторону Самозванца казацких атаманов и старшин служилых людей. Но, столкнувшись с резко враждебным отношением к себе со стороны московских бояр и дворян, через полтора месяца, в ночь с 13 на 14 февраля 1610 года убежала и она. Переодевшись в гусарское платье, Марина в сильный мороз проскакала верхом на коне 30 верст. [193] Ее сопровождали двое служанок, тоже переодетые в мужскую одежду, и казак по прозвищу Бурба.
193
Некоторые авторы уверяют, что Марина была в это время беременна, однако элементарная арифметика доказывает, что они ошибаются. Как известно, срок беременности — 9 месяцев. Марина родила сына в концедекабря, через несколько дней после убийства Лже-Дмитрия. Следовательно, она забеременела в марте.
По мнению ряда историков, Марина увлеклась предводителем донских казаков, красавцем Иваном Заруцким и была беременна от него, а не от «тушинского вора». Так это или нет, установить невозможно. Во всяком случае, Заруцкий, уходя позже из Москвы на Дон, специально заехал в Коломну, чтобы забрать с собой Марину и ребенка.
Марина хотела пробраться в Калугу, но началась метель и группа беглецов сбилась с пути. В итоге 16 февраля она появилась в Дмитрове, где со своим войском стоял Ян-Петр Сапега, снявший осаду с Троице-Сергиева монастыря. На следующий день Сапега узнал о приближении войск Скопина-Шуйского к Дмитрову и стал убеждать Марину ввиду опасности уехать либо в Сандомир к родителям, либо в Калугу к «мужу». Однако Марина не решилась ехать на родину, ибо этот путь пролегал по территории, охваченной войной. В итоге в 20-х числах февраля она прибыла в Калугу, где ее радостно встретил «муж».
В конце второй декады февраля неподалеку от Дмитрова появилось русско-шведское войско. Оно построило укрепление в местечке Шапилово, в восьми верстах от Троице-Сергиевой лавры. Сапега пытался помешать строительству 15 февраля он подошел к Шапилово с несколькими тысячами конников, но был отбит. 20 февраля произошло сражение в поле возле Дмитрова между ратниками князя Куракина и воинами Сапеги. Бой завершился поражением литвинского войска. Карамзин пишет:
«В январе 1610 года Скопин-Шуйский, освободив от осады Троице-Сергиев монастырь, послал лыжный отряд русских и шведов, под командованием князя Куракина, к Дмитрову, где находился Сапега. Владея этим городом, тушинцы создавали угрозу флангового удара идущему к Москве войску.
Добравшиеся до Дмитрова на лыжах, русские и шведы 6 февраля 1610 года нанесли тушинцам жестокое поражение в открытом поле. Но пока Куракина взять сходу город не удалась из-за стойкой обороны донских казаков — сторонников «царя Димитрия»… Впрочем, Сапега вскоре покинул Дмитров и ушел со своим отрядом к Волоколамску».
Кстати, русско-шведский отряд лыжников имел численность свыше 4 тысяч человек, которые в зимних боях по своей маневренности превосходили даже конницу.
Убедившись в бессмысленности дальнейшей борьбы за город с теми силами, что у него были, Сапега 27 февраля поджег крепость, уничтожил тяжелые пушки, которые не могу везти с собой и ушел в Волоколамск, а затем к Смоленску. По дороге он захватил Иосифов монастырь (юго-западнее Дмитрова), где оставил часть своего войска.
Поражение войска Сапеги открыло Скопину-Шуйскому путь к Тушино. Атам после провала посольства к Сигизмунду царил полный разброд. «Рыцарство» упрекало Рожинского в том, что он напрасно смутил их «бить челом королю». Дело дошло до нескольких покушений на его жизнь. Вдобавок Самозванец прислал из Калуги письмо, в котором обещал всем, кто пожелает служить под его знаменами, сразу выдать по 30 злотых, а в дальнейшем уплатить все «выслуженные деньги, согласно прежним записям и обеспечениям».