Войны Рима в Испании. 154—133 гг. до н. э.
Шрифт:
§ 7. Мирные переговоры в Риме
Пока в Испании спор решало оружие, в Риме шли дискуссии о мирных инициативах Марцелла. После путешествия, занявшего, видимо, примерно месяц, в Рим прибыли различные посольства [73] . В соответствии с римскими обычаями с обоими кельтиберскими посольствами обращались по-разному. Друзья римлян были допущены в сенат, тогда как послы от врагов должны были оставаться «по ту сторону Тибра», пока их дело не будет рассмотрено в сенате (Арр. Iber., 49, 207; Polyb., XXXV, 2, 3-4). Когда подошел назначенный день, городской претор [74] сначала привел в сенат союзников из племен беллов и титтов. Их речи произвели весьма благоприятное впечатление. Они говорили, что после ухода римских войск сразу станут жертвами нападений со стороны соседей, если те не понесут надлежащего наказания. Враги римлян тотчас возгордятся и склонят всю Испанию к отпадению. Поэтому римляне должны или постоянно иметь в Испании войско и ежегодно посылать туда консула, чтобы держать врагов под ударом, или, если они хотят отвести войска, должны преподать урок, означающий, что подобные попытки впредь получат отпор (Polyb., XXXV, 2, 5—11). Вслед за тем были допущены послы врагов, которые представляли ареваков и другую часть беллов и титтов (Polyb., XXXV, 2, 12). Несмотря на их униженный и покорный тон, сторонники римлян не могли не видеть, что дух их не сломлен. Кельтиберы указывали на непостоянство военного счастья, говорили, что недавняя борьба еще не решила исхода противоборства. В конце концов, «если это необходимо», они готовы понести наказание, какое им назначат, но при этом хотели бы возобновления заключенного Гракхом и утвержденного сенатом договора (Polyb., XXXV, 2,13-15). И наконец, сенат выслушал послов Марцелла, которые по поручению полководца рекомендовали пойти на мир (XXXV, 3, 1-2).
73
Нижеследующее излагается по Полибию (XXXV, 2—4) и Аппиану (49, 206—210), чьи сведения дополняются Ливием (per. 48) и Орозием (IV, 21, 1). Для решения вопроса о зависимости Аппиана от Полибия это ключевой фрагмент. Сравнение текстов показывает, что Аппиан (17 строк тойбнеровского издания) при многочисленных совпадениях с Полибием (116 строк того же издания) сообщает дополнительные сведения и многое рассказывает иначе, чем Поли-бий (важнейшие расхождения: 49, 206 — соображения Марцелла: он хочет сам закончить войну, чтобы снискать славу; 49, 208: ссылка на условия Нобилиора, ср. Diod., XXXI, 41; 49, 209: пристрастность консулов при воинском наборе, устранение этого путем введения жребия).
74
. Перевод Краца — «городской претор». А. Шультен видит в словах Полибия (XXXV, 2, 5) «любой город как таковой» (Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 346). См. о греческом обозначении должности praetor urbanus у Моммзена в комментарии к: CIL, I, 203 и Арр. ВС, II, 112, 466; III, 95, 394; Plut. Brut., 7, 1 (Mommsen Th. R"omisches Staatsrecht. Bd. II. S. 194. Anm. 2). Уже тогда в Риме делами управляли явно городские преторы. Согласно «Капитолийским фастам», именно консул Валерий умер в год исполнения им своей должности. Впрочем, по Аппиану (Iber., 49, 211), от имени врагов Рима слово держал лишь один оратор.
По существу, сенат стоял перед нелегким выбором. Марцелл был отправлен в Испанию с определенными задачами, и на его командование возлагались большие надежды. И вот этот человек советует заключить мир после первых военных успехов, которые после неудач прошлого года оценивались достаточно высоко. К тому же всей auctoritas римского консула явно недостанет, чтобы убедить друзей Рима из спорной области в полезности и необходимости иного мира, кроме deditio [75] . Напротив, союзники выступали в Риме против отсутствующего консула. Из друзей Марцелла, помимо умершего, видимо, уже в том году (Fasti Cap.) его коллеги по консулату Луция Валерия Флакка, мы знаем только Гая Сульпиция Гала, который вместе с ним был претором в 169 и консулом в 166 г. {111} , [76] Однако нет уверенности, что и он был в это время жив, поскольку к 149 г. он уже скончался (в 149 г., когда состоялся «процесс» Гальбы, последний являлся опекуном его сына: Cic. De orat., I, 140; Brut., 90). Зато его противники были весьма многочисленны, и теперь они одержали верх. Они приняли сторону союзников, выступая за энергичное продолжение войны, а также за то, чтобы в следующем году вновь отправить в Испанию консула. Среди них был молодой Публий Корнелий Сципион Эмилиан {112} . Участие в этих событиях, очевидно, стало его политическим дебютом. Тогда он был только квесторием (видимо, в 154 г. цензоры включили его в сенат), однако как отпрыск двух знатнейших патрицианских родов, ставший продолжателем традиций как приемного деда Сципиона Африканского, так и своего родного отца Луция Эмилия Павла, победителя при Пидне, он должен был оказывать влияние, которое превосходило возможности обычного квестория [77] . Говоря конкретно, молодой Сципион мог опираться на поддержку клиентелы обоих домов (это демонстрируют Polyb., XXXV, 4, 10—11 и Oros., IV, 21, 1, а с другой стороны — Val. Max., II, 10, 4 и V, 2, ext. 4).
75
Дополнительным аргументом в пользу точки зрения друзей Рима является ситуация в Дальней Испании после заключения лузитанами договоров с Атилием. Однако прежде чем делать такие сравнения, необходимо различать обстановку в разных областях Испании и национальный характер кельтиберов и лузитан.
76
Один из пассажей Ливия (XLIII, 14) свидетельствует об их политическом сотрудничестве.
77
Если А. Шультен преувеличивает роль Сципиона Эмилиана в тогдашней испанской политике Рима (Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 278—279), то К. Бильц впадает в противоположную крайность (Bilz К. Die Politik des P. Cornelius Scipio Aemilianus. Diss. Wurzburg, 1935. S. 52), причем оба опираются на один и тот же текст Полибия (XXXV, 4, 8). Думается, что правильнее в данном случае средний путь. Полибий, очевидно, хотел сказать, что Сципион Эмилиан выступал за продолжение войны более активно, чем люди его возраста и ранга. Безусловно, ему были открыты пути для того, чтобы оказывать аполитическое влияние. Мнение сената и голосование в нем являлись лишь одним из путей к осуществлению этой цели.
Дискредитация усилий Марцелла и его друзей по заключению мира была не слишком трудным делом. Первый упрек состоял в том, что он хотел как можно скорее добиться выгодного для врагов мира, ибо надеялся тем самым увеличить собственную славу (Арр. Iber., 49, 206). Высказывания против союзников могли интерпретироваться как прегрешение против fides, а такое поведение было недостойно римлян (Polyb., XXXV, 3, 5-6; решение сената о смене командующего в Ближней Испании, несомненно, выглядело как порицание Марцеллу). Наконец, его стремление завершить войну без дальнейшей борьбы расценивалось как проявление малодушия [78] . Вероятно, в дебатах принял участие и Нобилиор (указание на это можно усмотреть в: Арр. Iber., 49, 208), который, разумеется, не желал славы своему преемнику после того как сам потерпел в Испании столь тяжелые поражения. Опираясь на перечисленные аргументы — жажда славы любой ценой, измена по отношению к союзникам, малодушие, — противники умеренного мирного соглашения добились успеха в сенате. После речи союзников ситуация сложилась не в пользу Марцелла, защищать его в тот момент не было возможности. Во всяком случае, для удачного ведения дискуссии его послы не обладали необходимой auctoritas, а друзья консула были недостаточно компетентны.
78
В кругах, к которым был близок Полибий (Polyb., XXXV, 3, 4; 4, 3), этот упрек обретал еще большую остроту благодаря тому, что Полибий использует те же выражения при описании страха среди военнообязанных (XXXV, 4, 4; 14). Вряд ли ахейский историк стал бы распространяться о малодушии Марцелла только по собственной инициативе. Тем самым он воспроизводит точку зрения сципионова дома и его друзей. Похвала или ненависть Марцеллов его явно не интересовали — троекратный консул ко времени редактирования этого фрагмента уже, видимо, ушел из жизни. В 148 г. он погиб на море (Liv., per. 50; Cic, 44; Ascon. Piso, p. 11). Тон, в котором Полибий пишет о несомненно способном Марцелле (его дед Марцелл прославился благодаря невероятной личной храбрости: Plut. Marc, 2), отчасти лишает силы аргумент, с помощью которого историк обосновывает, почему любовь к истине — один из принципов его труда (см., напр.: Polyb., XXXVIII, 6, 3-9).
Таким образом, было принято сенатское постановление, основывавшееся на более жестком подходе к вопросу о войне с кельтиберами. Обоим испанским посольствам сообщили, что волю сената они узнают от Марцелла (Polyb., XXXV, 3, 3; Арр. Iber., 49, 208). Посольство же Марцелла было отправлено обратно с инструкцией полководцу энергично и достойно Рима продолжать войну (Polyb., XXXV, 3, 5). Может быть, послы застали Марцелла в Hispania Ulterior еще сражающимся с лузитанами, а может — уже на зимних квартирах в Кордубе [79] . Пока он успел лишь сообщить кельтиберам решение сената и возвратить врагам по их просьбе заложников, которых они дали ему при заключении перемирия (Арр. Iber., 50, 211).
79
А. Шультен считает, что послы прибыли в Кордубу только в начале 151 г. (Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 346). Вряд ли, однако, есть нужда в столь поздней датировке, поскольку тогда отпадает возможность того, что переговоры Марцелла с представителем кельтиберов еще оказали обратное влияние на решение в Риме.
В Риме же и теперь не прекращались споры. После того как было принято решение о продолжении войны, не стоял ли и еще один вопрос: кто должен ее продолжать? Imperium Марцелла истек в конце 152 г.; сохранить ли за ним командование на следующий год или назначить на его место другого полководца? В предшествующие десятилетия продление полномочий командующих было обычной практикой (почти постоянно в 193—173 гг., в отношении более позднего периода нет сведений из-за потери ливиевых фаст) {113} . Правда, те, кому в те годы продлевали командование, были лишь преторами. Пророгация же командования консулам для Испании представляла собой нечто новое. Ввиду экстраординарности назначения Марцелла напрашивалась мысль о продлении ему командования, чтобы он мог в следующем году успешно завершить войну. Однако настроение сената изменилось явно не в его пользу [80] . Используя те же аргументы, которыми они добились отклонения мирных инициатив Марцелла, противники последнего все активнее выступали против его пребывания в Испании. До самых консульских выборов в ноябре {114} они вряд ли могли получить какие-либо новые известия из Испании. Но иначе сложилась ситуация к моменту распределения провинций, в начале января, непосредственно после вступления магистратов в должность. К этому времени в Риме уже явно стало известно, что Марцелл — по-видимому, сразу после возвращения послов — на свой страх и риск вновь повел переговоры с представителем враждебных Риму кельтиберских общин (Арр. Iber., 50, 211—212). Между тем на консульских выборах на 151 г. одержали победу Авл Постумий Альбин {115} и Луций Лициний Лукулл {116} (Polyb., XXXV, 3, 6). Когда к моменту распределения провинций стало известно о переговорах, сенат вновь
80
Полибий недвусмысленно указывает, что недоверие к Марцеллу взяло верх после того, как были отправлены обратно в Испанию посольства и избраны новые консулы (XXXV, 3, 5—6).
Здесь необходимо еще раз обратить внимание на поведение послов дружественных Риму испанских общин. О вероятных причинах их связей с Римом мы уже говорили в свое время (см. выше, с. 36—37) и не нашли в них ничего странного. Однако бросаются в глаза их весьма необычные речи, произнесенные перед сенатом. По отношению к своим соотечественникам они держали себя еще более по-римски, чем сами римляне, настроенные весьма враждебно. Какой дерзостью надо было обладать, чтобы требовать от римлян явить пример строгости или ежегодно отправлять в Кельтиберию консула с войском (Polyb., XXXV, 2, 9—10)! В 152 г. такое требование выглядело более чем необычным, как-никак это был первый случай, когда в Испанию один за другим отправлялись два консула, и тогда еще не могли предвидеть того, что вскоре станет обычной практикой. Однако речи испанцев приходились по сердцу тем, кто настаивал на продолжении войны и жестких методах ее ведения. Они настолько соответствовали их желаниям, что трудно отделаться от мысли — сами эти политики и сформулировали ad hoc подобные соображения. Поскольку известно, что такие посольства пользовались в Риме гостеприимством знатных патронов и получали от них советы (как, например, аллоброги в 63 г.: Sail. Cat., 41, 4), то напрашивается предположение, что за их речами стояли желания и намерения римских политиков.
§ 8. Трудности во время воинского набора
Нового консула должны были сопровождать и новые войска — для усиления тех, что уже стояли в Испании. Во время рекрутского набора, проходившего в Риме в начале 151 г., дошло до конфликтов и волнений. Как передают источники, сенатом, готовившимся энергично продолжать войну в Испании, овладело подлинное воодушевление (Polyb., XXXV, 3, 8—4, 1). Иные чувства обуревали народ (Polyb., XXXV, 4, 1—3; 6). Такого страха, какой испытывали перед военной службой в Испании, не могли припомнить, причем он охватил не только простых граждан, но и молодых нобилей, которые должны были занимать посты легатов и военных трибунов и для которых это являлось одним из условий последующей политической карьеры, но они уклонялись от набора под любыми возможными предлогами (Polyb., XXXV, 4, 4—7; Liv., per. 48; Oros., IV, 21, 1). В этой ситуации следует видеть результат всего того, о чем официально и неофициально сообщали, рассказывали, дискутировали в Риме по поводу испанской войны с конца 153 г. и, особенно, с середины 152 г. Даже теперь, по прошествии примерно года, в общественном мнении давали себя знать истинные последствия понесенного Нобилиором поражения. Известия о событиях в Испании, одно хуже другого, проникали в Рим тремя разными путями. Поначалу даже для высших кругов основным источником являлись сообщения Нобилиора и его штаба после их возвращения (Polyb., XXXV, 4, 2) как официальные для сената, так и другие, более подробные в иных подходящих случаях. Нобилиор и его окружение были заинтересованы в том, чтобы изображать ситуацию как можно в более мрачном свете, чтобы оправдаться самим. Вероятно, немного позднее в Италию и Рим вернулись, как и сам полководец, те, кто из-за ран и лишений оказались негодны к дальнейшей службе в Испании. В их рассказах также должны были преувеличиваться темные стороны войны. Суть их сводилась к следующему: «непрерывные и опасные сражения, огромные потери, отважный противник» (Polyb., XXXV, 4, 2). Эти известия, исходившие от обычных солдат, на которых к тому же еще лежала печать перенесенных страданий, прежде всего влияли на простых же людей и явились главной причиной панического страха перед войной в Испании{117}. Если для этого еще требовались какие-то причины, то таковыми стали описанные выше дебаты в сенате. Обе стороны соглашались в том, что речь идет об опасной, тяжелой войне. Мнения расходились лишь в вопросе о дальнейших действиях. Кроме того, в высшей степени неблагоприятное впечатление должны были производить упреки в малодушии такого испытанного полководца, как Марцелл. Таким образом, все способствовало тому, чтобы еще только усилить панику в Риме.
К этому добавились и другие факторы, затруднявшие воинский набор. Осуществлявших его консулов [81] обвиняли в том, что они проводят его пристрастно и некоторым людям назначают более легкие места службы (Арр. Iber., 49, 209). Народные трибуны приняли участие в этом конфликте. Поскольку их возражения не имели успеха, они, недолго думая, арестовали консулов (Liv., per. 48). Были ли люди, за которых они заступились, лишь их друзьями, как считал Ливии, или трибуны применили силу в защиту действительно несправедливо обиженных людей, решить трудно. Однако тот факт, что конфликт мог быть разрешен, вопреки прежнему обычаю, лишь переходом на жеребьевку при назначении рекрутов на определенный театр военных действий, заставляет предполагать второе {118} . [82] Это обеспечило беспристрастное проведение набора и восстановило спокойствие.
81
Консулы проводили набор (Liv., per. 48) явно еще до распределения провинций, поскольку Сципион соглашался отправляться в Испанию вместе «с консулами» (Polyb., XXXV, 4, 9).
82
На это указывает также описание подобного случая в 169 г. у Ливия: consules ambitiosi (XLIII, 14). Это очень хорошо согласуется с поведением Лукулла в Испании (Арр. Iber., 51, 215—233; 59, 247—248), то же можно сказать и о поведении его в более поздний период (Dio Cass., XXII, 76, 2). Поэтому восхваление строгости и неподкупности консулов в 48-й периохе Ливия не заслуживает большого доверия.
Что же касается аристократической молодежи, то ее настроение изменило другое — личный пример молодого Сципиона Эмилиана, который посрамил и увлек за собой других нобилей {119} . Он добровольно предоставил себя в распоряжение консулам для службы в Испании, хотя за ним прислали македоняне, прося сына Эмилия Павла прибыть в их края, что было для него намного безопаснее (Polyb., XXXV, 4, 8—14; Oros., IV, 21, 1). И его брат Квинт Фабий Максим Эмилиан также, по-видимому, вызвался тогда принять участие в испанской войне (Plut. Apopht. Scip. Min., 10). Самого Сципиона консул Лукулл назначил своим легатом [83] . Выступление консула с войском вследствие многочисленных трудностей состоялось, очевидно, позже, чем обычно, по-видимому, в апреле. До конца мая во внутренней Испании он не появился.
83
Арр. Iber., 49, 210; Auct. de vir. 111., 58; Polyb., XXXV, 4, 9: «или трибуна, или легата ( )». § 14 указывает скорее на второе. Согласно Ливию (per. 48), Сципион был военным трибуном. Свидетельства источников расходятся между собой, ср.: Meyer Ernst. R"omischer Staat uns Staatsgedanke. Zurich, 1948. S. 169-197; Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 347. Anm. 10.
§ 9. Вторая кампания Марцелла и заключение мира с кельтиберами
Таким образом, у Марцелла еще оставалось время, чтобы провести вторую кампанию против кельтиберов. Переговоры с представителем враждебных Риму общин, как кажется, показали, что он хочет действовать в соответствии с собственными намерениями и вновь добиваться этого двояким путем: с помощью боевых операций и дипломатических усилий. Правда, на него сильно давил фактор времени, поскольку с прибытием Лукулла он должен был передать ему командование {120} . [84] Поэтому он продолжал вести переговоры даже в тот момент, когда его войско выступило по направлению к Нуманции. Когда он построил свой лагерь в пяти стадиях от Нуманции, в то время как 5000 ареваков укрепились в Нертобриге, это было воспринято в римской традиции последующего времени как результат предварительного сговора {121} . [85] Насколько можно судить, Марцелл тем не менее разбил нумантинцев перед городом и загнал их за пределы стен (отрывок 50, 213 «Иберийской книги» Аппиана не вполне ясен, и Фирек предполагает там лакуну. Однако то, что выпало из текста, могло относиться, судя по дальнейшему рассказу, лишь к поражению кельтиберов). Тогда вождь нумантинцев Литеннон обратился к Марцеллу и сообщил ему, что ареваки, беллы и титты решили передать себя во власть Марцелла (Арр. Iber., 50, 213— 214). Очевидно, переговоры продвинулись тогда настолько, что заключение подобного мира могло состояться в любой момент. Весной 151 г. обе стороны попытались по возможности добиться преимущества. При этом усилия Марцелла увенчались успехом [86] . Римский полководец принял капитуляцию врагов, что должно было носить форму deditio (Арр. Iber., 50, 214; ср. 79, 340). Он, надо думать, восстановил прежнее положение, а именно порядок, соответствовавший условиям Гракхова договора. Это означало, что беллы и титты возвращались в состояние зависимости, в котором находились раньше, и были обязаны поставлять вспомогательные войска и платить трибут (как следует из: Арр. Iber., 63, 268), что представляло собой менее благоприятное по сравнению со 154 г. положение. О Сегеде речи не шло. Проект построения вокруг нее стены потерпел полный и окончательный провал. Аревакам же Марцелл, напротив, сохранил свободу (Аппиан (Iber., 50, 214) суммирует: «сделал всех свободными», что могло касаться в лучшем случае ареваков, см. выше, с. 30). Кроме того, бывшие враги должны были уплатить уже ранее предлагавшуюся ими контрибуцию (Polyb., XXXV, 2, 15; Арр. Iber., 48, 205; 50, 214), которая определялась в довольно значительную сумму в 600 талантов {122} . [87] И это произошло, очевидно, еще до отбытия Марцелла из Испании. Хотя у нас нет конкретной информации, мы можем предполагать, что на сей раз он сумел убедить друзей Рима в Кельтиберии в правильности своих действий. Удалось ему это и в Риме. Сразу после возвращения в Рим он, надо полагать, стал добиваться признания проведенных им в Испании мероприятий (Liv., per. 48). При этом наверняка сыграло свою роль как то обстоятельство, что формально речь шла о deditio, так и испанские деньги {123} . Теперь война в Кельтиберии затихла до 143 г. [88] Сам Марцелл, несмотря на все недоброжелательство врагов, достиг вершины жизненного пути. Вскоре после возвращения в Италию он воздвиг три статуи, которые изображали деда, отца и его самого. На них красовалась гордая надпись: «Три Марцелла, бывшие консулами девятикратно» (tres Marcelli novies consules) (Ascon. Piso, p. 11). В 148 г., совершая путешествие в составе посольства, Марцелл погиб во время бури (Liv., per. 50; Ер. Oxyrh. 50, Z. 121—122, с важными дополнениями).
84
А. Шультен предполагает, что Марцелл в марте 151 г. выступил из Кордубы и в апреле, примерно 30 дней спустя, появился перед Нуманцией (Schulten A. Geschichte von Numantia. S. 54).
85
А. Шультен идентифицирует этот лагерь с наиболее древним из трех находившихся на холме Кастильехо лагерей (1 км к северу от Нуманции, примерно столько, сколько указано Аппианом в Iber., 50, 213 (Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 347; см.: Numantia.Bd. HI. S. 167-181).
86
История снова и снова являет нам примеры чередования переговоров и сражений: в 63 г. н. э. Гней Домиций Корбулон ведет переговоры с Тиридатом и в то же время, чтобы придать вес своим требованиям, опустошает часть Армении (Тас. Ann., XV, 27); в 1667 г. адмирал де Рейтер уничтожает английские корабли во время мирных переговоров; в 1952—1953 гг. во время месячных переговоров о перемирии не прекращаются ведущиеся, пусть и с меньшей силой, бои на корейском фронте.
87
В эту сумму, возможно, входили 30 талантов, возложенных на Окилис (Арр. Iber., 48, 199). Этолийцы считали требование уплаты контрибуции в 1000 талантов неприемлемым (Liv., XXXVII, 1, 5—6). [См. также: Polyb., XXI, 3, 4; 4,13; 5, 4. — Примеч. перев.]
88
Аппиан (Iber., 66, 279) четко датирует возобновление войны 143 г.; однако, судя по Iber., 63, 265, известны столкновения в Ближней Испании и до этого момента. При этом речь может идти о действиях лузитан, которые подробно изложены в другом месте. Преданность кельтиберов римлянам доказывает их участие в борьбе против Вириата (Арр. Iber., 63, 268).