Воздаяние храбрости
Шрифт:
И, решившись, обернулся вновь к Купреянову.
– Так и сделаем, Павел Яковлевич. Только батальоны поведу я. И не спорь! С контуженной ногой тебе на вылазку не стоит соваться. Останешься здесь. А в крайнем случае, что делать, знаешь не хуже меня. Ты и будешь – последним генералом. Давай команду – строй батальоны. Да и засиделся я в городе. Хочется уже и размяться.
О том, что кричали некрасовцы ночью, Валериан Купреянову не сказал. Но слова, долетевшие из черной ночи, помнил отлично.
– Я вам покажу, как меня покупать! – приговаривал он, поспешая к воротам, у которых формировались штурмовые колонны. – Мадат-паша нужен?! Так он сам к вам
Само дело оказалось быстрым и почти бескровным именно в силу своей невероятной дерзости. Турки, представлявшие себе силу Праводского гарнизона, даже помыслить не могли, что кучка русских решится еще и на вылазку. В редуте сидели несколько сотен пеших и до сотни кавалерии. Обычное ополчение, не новое войско, чего втайне опасался Валериан. Храбрые воины, отчаянные бойцы, но легко паникующие и совершенно не способные держать сильный удар.
Перед колонной Валериан отправил роту егерей, рассыпав их несколькими цепями. И те, двигаясь «перекатом», вели огонь на ходу, сбивая с брустверов возможных турецких снайперов. Да еще оба орудия, проскакав вперед и развернувшись, ахнули картечью опять же поверх стен. А после еще и бросили несколько бомб в центр редута. Основная же колонна шла ускоренным маршем, держа на плечах ружья с примкнутыми штыками. Ошалевшие от неожиданности турки пытались отстреливаться, но второпях били поверх голов быстро приближающихся русских.
А когда до редута оставалось чуть больше пятидесяти саженей, Валериан подал команду «на руку» и с громким «ура!» повел свой отряд бегом. Турки не выдержали. Сначала из горжи [47] метнулась прочь конница, а затем побежали и пешие. По убегающим ахнул залпом еще и кронверк.
Два с лишним часа они потратили на то, чтобы срыть стены до основания. И за все это время турки даже не посмели их потревожить.
Когда колонна вернулась назад, Купреянов встречал ее у ворот. Мадатов шагнул ему навстречу и отрапортовал будто бы старшему:
47
Горжа – вход в укрепление; располагался в тыловой его части.
– Дело исполнено, Павел Яковлевич! Потери наши – один раненный в руку. Турок же, пока бежали, легло десятка три. Может быть, больше. Но главное – нет больше редута. Спасибо тебе и за идею, и – что отпустил меня.
Купреянов коротко мотнул головой и развернулся. Только сейчас Валериан заметил стоявшего за ним незнакомого егерского полковника.
– Вот, ваше сиятельство, полковник Галафеев, командир двадцатого егерского. Только что прошли по горам от Козлуджи и готовы усилить Дыздаркиойский редут.
Валериан шагнул к Галафееву и сдавил плечи егеря тяжелыми руками.
– Спасибо тебе, полковник.
И, обернувшись, погрозил кулаком в сторону турок.
– Что, паши Гуссейн и Галиль?! Взяли?! Попробуйте-ка теперь нас выковырять отсюда. Надорветесь, мерзавцы!..
Глава восьмая
Лагерь русской армии, осаждающей Варну, походил на все прочие, виденные Новицким, – шумный, грязный и на первый взгляд совершенно бестолково устроенный. Утром Сергея разбудил невероятный шум, гомон, нестройный топот и лязганье металла. Он схватил пистолет и метнулся к выходу из палатки, уверенный,
– Спокойно, – кинул он через плечо Темиру, державшему наготове карабин и кинжал. – Спи дальше. А впрочем, нет. Давай, брат, чаю попьем. Солнце поднялось, и нам залеживаться более нечего.
Говоря так, Новицкий несколько покривил душой, поскольку с удовольствием отправил бы небесное светило гулять в одиночестве, а сам бы провалялся на койке весь день. Недельное путешествие сушей, морем, опять сушей изрядно его утомило. Но сегодня вечером его должен был принять государь. А перед тем ему следовало встретиться с Георгиадисом и отчитаться за месяцы, промелькнувшие с последней их встречи.
Темир выбрался за тент и ловко развел костерок из припасенных с вечера щепочек и сучков. Небольшой котелок в две кружки закипел сравнительно быстро, и Сергей с удовольствием глотал горьковатую горячую жидкость, подхрустывая еще сухарем.
– Я уйду на весь день, лошадь возьму, – сказал он Темиру. – Обед, ужин на меня не готовь – накормят. О себе позаботься.
Горец кивнул и безмолвно, глазами, показал Новицкому на ружье, приставленное к изголовью постели. Но Сергей так же молча покачал головой, заткнул за пояс кинжал, взял два заряженных пистолета с целью оставить их в ольстрах. Да прихватил еще тросточку – давний подарок Георгиадиса, – скрывавшую в себе обоюдоострый клинок испанской работы.
Артемий Прокофьевич встретил Новицкого, как договаривались, у первых же палаток унтер-штаба [48] . Он тоже был верхом и, только поздоровавшись с Новицким, поворотил свою гнедую кобылу и погнал ее размашистой рысью по убитой многими подошвами земле, разделявшей строевую и нестроевую части русского лагеря.
– Времени мало, а дел, чтобы обсудить, много, – кинул он через плечо Новицкому, поспевавшему следом.
Кончился унтер-штаб, и началось нечто такое, чему Сергей сразу и не мог придумать название. Сотни, а может быть, тысячи людей в разноцветных отрепьях толпились на небольшом пространстве ровной земли, стояли, сидели на корточках над кучками каких-то предметов, горланили, тянули друг друга за рукава, жестикулировали, понятно, что торговали, только зачем и с кем?
48
Унтер-штаб – нестроевая часть воинского лагеря.
– Вольный рынок, – бросил Георгиадис. – Цыгане, болгары собрались. Все продают, что может понадобиться солдату. Да православные наши шляются здесь не только как покупатели. Нахватали трофеев – мундиры, оружие, теперь надеются продать своим же. Что только здесь не увидишь – сапоги, рейтузы, фуражки простреленные. Последние – на счастье. Мол, пуля два раза в одну точку не ляжет. Хотите осла или мула – рубль медяками, и животное ваше. А в том балагане вино зеленое под оладьи. Болгарин замешивает тесто в яме, да жарит на сковороде на бараньем сале. Грязь, изволите видеть, страшная. Но наш солдат ничего не боится. Однако же нам не сюда, а несколько дальше.