Воздаяние храбрости
Шрифт:
О Преображенском полку он в последнюю секунду решил не говорить, потому как не знал, как подействует на Николая это упоминание. Конечно, в 1801-м император был еще только ребенком, но детская память могла оказаться болезненной.
– Я могу уверить вас, что князь был, есть и остается верным слугой императора. Он отличный офицер, смелый, стойкий, распорядительный. Солдаты доверяют ему безоговорочно и решительно идут вслед ему на любое опасное дело. Возможно, что генерал Мадатов посчитал, что только он может увлечь батальоны на предприятие, о котором я уже столько слышал. Но в любом случае я уверен, что князь отдал все необходимые распоряжения на случай… неприятного поворота.
Николай дождался, пока Новицкий
– Vox populi – vox dei [53] ,– проговорил он, не опуская взгляда. – Все, все решительно заступаются за этого… гусара. Я не удивлюсь, если вдруг и камни начнут отвечать подковам лошади: Ма-да-тов.
Новицкий постарался не улыбнуться, но подумал, что природа была бы в этом случае справедлива.
Николай вернулся за стол.
– Господа, вы свободны. Останутся только князь Меншиков, принц Евгений, генералы Воронцов, Ланжерон.
53
Глас народа – глас божий (лат.).
Бывший посол в Персии даже не взглянул в сторону своего переводчика. Зато Ланжерон остановил Новицкого у самого выхода.
– Вы служили в Александрийском, господин надворный советник? Что-то мне знакомо ваше лицо.
Сергей едва удержался от того, чтобы не встать «смирно».
– Так точно, ваше сиятельство. Штабс-ротмистр Новицкий. В ноябре двенадцатого года, переплыв Березину, докладывал вам о готовящейся атаке князя Мадатова, тогда еще только полковника.
– Помню, – сказал Ланжерон и добавил с удовольствием: – Помню. Какой храбрец-молодец был ты тогда. И сейчас остался таким. Жаль, что с мундиром расстался. Так бы за Карс Георгия третьей степени получил. Ну да Владимир тоже неплохо…
Георгиадис нагнал Новицкого, когда тот уже успел отъехать достаточно от императорской ставки.
– Что же до Георгия, – сказал он, поравнявшись с Сергеем, будто бы продолжая прерванный разговор, – то он от вас, полковник, никуда не уйдет. Но должен вам заметить, Сергей Александрович, что со стороны складывается ощущение, будто вы своей карьерой не озабочены.
– Я не делаю карьеру, – сухо ответил Новицкий. – Я служу отечеству и государю.
Артемий Прокофьевич усмехнулся.
– Государи любят, чтобы их ставили на первое место.
– Да, отечество не столь требовательно.
– Но оно и не всегда умеет быть благодарным…
Через неделю Варна сдалась. Сильная приморская крепость не могла дольше противостоять осаждающей ее русской армии. Юсуф-паша, комендант крепости и начальник десятитысячного гарнизона, решил не подвергать город ужасам штурма и подписал капитуляцию 29 сентября. Подтолкнул его еще и приступ, который за несколько дней до этого предпринял небольшой отряд охотников. Смельчаки-добровольцы ворвались в первый бастион и продержались там несколько часов. Турки сумели уничтожить передовой наш отряд и снова завладеть укреплением, но на следующий день Юсуф-паша прислал в русский лагерь парламентеров.
Условия капитуляции были достаточно почетны для побежденных. Восемьсот человек во главе с комендантом даже сохранили оружие, но дали клятву больше не сражаться в этой войне. Четыре тысячи отпустили, но без оружия, шесть тысяч остались в плену. Только капудан-паша, собрав еще несколько сотен таких же непримиримых, заперся в цитадели, но и его упорства достало лишь на два дня.
По настоянию Георгиадиса Новицкий держался вдали от траншей. Да ему самому, пережившему поход Паскевича, штурмы Карса и Ахалцихе, не слишком-то хотелось стоять под ядрами, слышать, как взвизгивают пули и лязгает сталь
Он валялся днями в палатке, то спал, то листал потрепанный французский роман, доставшийся ему в наследство от прежнего хозяина койки. Майор Самсонов был убит за неделю до приезда Новицкого в сражении при Курт-тепе [54] .
Сергей переворачивал страницу за страницей, скользил глазами по тексту почти бездумно. Главная интрига повествования заключалась в том, сумеет ли бедняжка Аннет устоять перед домогательствами графа Анри. Богатый и родовитый негодяй вел приступ по правилам своего соотечественника инженера Вобана. Рыл траншеи, подводил мины, укреплял параллель за параллелью. Ресурсы же осажденных были уже, кажется, на исходе. И только память о наставлениях покойной матушки укрепляла дух героини, бедной, честной, но, увы, глуповатой.
54
Сражение при Курт-тепе – неудачная попытка турок деблокировать осажденную Варну.
Дважды в день Темир готовил ему еду, с трудом разживаясь зерном и сухарями все на том же Вольном рынке. Новицкий постарался одеть горца в русскую форму, чему молодой воин поначалу противился. Однако Сергей строго-настрого приказал непременно носить шинель, форменные сапоги и фуражку. Под Карсом он, как и под Елизаветполем, просто оставил Темира в лагере, опасаясь, что солдаты в пылу сражения могут запросто принять дагестанца за турка. Правда, в войске Паскевича был соединенный татаро-грузинский эскадрон общей численностью аж сто три человека, но и они принимали участие лишь во вспомогательных операциях. И здесь, под Варной, горец по настоянию старшего друга держался настороже, хранил в газырях черкески, которую все-таки надевал под шинель, две записки, набросанные Новицким. Тексты должны были убедить офицера, что Темир – слуга чиновника по особым поручениям, прикомандированного к армии и состоящего при Ставке. Что случится, если в патруле не найдется ни одного грамотного, об этом Сергей старался не думать. Тем более что удержать Темира рядом с палаткой было уже немыслимо.
Однажды он вернулся с рынка страшно возбужденный и, быстро дробя мамалыгу в ступе, рассказал Новицкому, что встретил в рядах знакомого черкеса, с которым даже как-то успел переметиться пулями на одной из узких тропинок в Кавказских горах. Черкес этот служил туркам, был ранен, попал в плен, отпущен под честное слово и теперь еле таскается, волоча плохо срастающуюся ногу. Но язык и ум у него сохранились прежние. И он сказал Темиру, что убийца его братьев заперт здесь, в Варненской крепости. Абдул-бек командует одним из отрядов турецкой конницы и участвовал в нескольких вылазках, где действовал с присущими ему жестокостью, умелостью и отвагой.
После такого известия Сергею с Темиром было не справиться. Каждый день юноша отправлялся к траншеям, и Новицкий мог лишь только надеяться, что природная сообразительность парня не позволит ему появляться там, где его очень легко могут принять за шпиона.
Когда же в лагере стало известно, что и капудан-паша сдался и открыл ворота последнего укрепления Варны, тогда уже и Новицкий поднялся в седло и отправился в город.
Навстречу ему тянулись горбы – болгарские повозки, запряженные каждая парой буйволов. Гружены они были не зерном, не птицей, не прочей домашней живностью, но трофейным оружием. Ружья и сабли, набросанные неровными кучами, поднимались выше бортов. Сначала их принимали по описи, но потом решили отставить бумажки и забирать железо просто по счету.