Воздушный казак Вердена
Шрифт:
«Отец Объедовых, Михаил Петров Объедов, крайне левого направления. Борис и Сергей Михайловы, Глеб Михайлов Объедовы за революционную пропаганду… привлекались: Сергея выслали в Вологодскую область под гласный надзор полиции». Это уже постарались псковские жандармы. Нет и нет Акашева, а приехала в Россию его жена, Варвара Михайловна, рожать вторую дочь, которую нарекут Еленой. Галина, родившаяся в Женеве, уже гостит у бабушки в Великих Луках. Как же Акашев стал летчиком? Еще до арестов и ссылок юный революционер успел окончить реальное училище в Двинске, думая стать инженером. Оказавшись в Париже — авиационной Мекке Европы, увлеченный новым
Школа только создается, строится и завод. В новом ангаре механики собирали прибывший из Франции моноплан «блерио». Константину нравится в Италии, и сам Капрони, как пишет Акашев, «производит впечатление симпатичного и честного человека».
Летать начали только в декабре. Задержка в обучении устраивала Капрони, который тем временем заканчивал строительство аэроплана собственной конструкции. Ему хотелось первых питомцев выпустить уже на своем самолете, что одновременно служило бы и рекламой нового аппарата.
Дела у Акашева шли хорошо; кстати, появился еще один ученик из России — Янковский. 2 апреля 1911 года в журнале заседаний Императорского Всероссийского аэроклуба записано, что «доложено ходатайство г. Акашева о разрешении ему получить пилотский диплом от Итальянского аэроклуба. Со стороны спортивного комитета препятствий к удовлетворению ходатайства не встречается.
Совет постановил просить г. Акашева сообщить более подробные сведения о себе».
Надо полагать, что Акашев необходимые сведения прислал, представившись «по-умному», и уже в том же журнале от 1 июня 1911 года «доложено о поступившем от Итальянского воздушного общества ходатайстве о разрешении выдать диплом на звание пилотов-авиаторов гг. Акашеву и Янковскому…»
Постановлено сообщить, что препятствий нет. Так «беглый каторжник» беспрепятственно получает диплом, да еще одним из первых в Италии. Экзамен он сдал еще в мае на самолете «капрони».
Вернувшись вскоре в Париж, Константин, как и было задумано, поступает в Высшее училище аэронавтики.
Учеба, забота о семье не мешают Акашеву следить за политическими событиями, порой участвовать в собраниях революционных эмигрантских групп, сводить новые знакомства. Так познакомился он с одним из известных большевиков Николаем Александровичем Семашко.
…Весна 1914 года. Дети организаторов маевки русских политэмигрантов встречают приглашенных, чтобы проводить их к месту сбора. Одиннадцатилетний Сережа Семашко вел к лесной полянке высокого, кудрявого дядю Костю, который не только знал все про аэропланы, но и сам был летчиком. Повезло парнишке. Мог ли он думать, что через пятнадцать лет станет мужем дочери дяди Кости — Елены Акашевой.
В конце лета Константин Акашев получает диплом инженера-аэронавта-механика. А вот решать, где приложить свои знания, не пришлось — началась война.
Акашев вступает добровольцем во французскую авиацию. Его направляют в первый авиационный полк, расквартированный в Дижоне.
Ничего этого, понятно, Славороссов о своем новом знакомом
— Я уже во Франции был тогда, знаете, как здесь авиаторы переживали… Специально итальянские газеты покупал, чтобы выловить весточку. Во Франции тоже много писали о вас, но только в самом начале. А как сообщили, что на поправку пошел, интерес у прессы пропал. Звериный закон сенсации.
— И понятно. Что я им?
— Цены вы себе не знаете, такой летчик…
— Да и летчик я от пупа… Вот бы мне поучиться…
— Не от пупа, а от бога! А учиться непременно, вот тогда… Мы с вами нужны России, очень, Харитон, нужны.
— Не больно там жалуют нашего брата… Да разве бы пошел я к Капрони, коли б дома дело нашлось?
— Найдется, дайте срок…
Славороссов очень жалел, что они недолго пробыли вместе. Акашева раньше отправили в эскадрилью «блерио», где он, по слухам, хорошо воевал. Вспоминалось прощание:
— Верю, встретимся, — обнял Харитона Акашев, — не здесь, так дома.
— Война все же, дожить надо.
— Обязательно доживем!
Подвиг
— Как наш коняга? — спрашивает Славороссов механика, пробуя пальцем заплатки, наклеенные на крыло, пробитое пулями при последней разведке.
— В полном порядке, Харитон Никанорыч.
Как славно, что можно отвести душу, разговаривая по-русски. В эти минуты оба забывают, что все еще на чужбине.
— Слышали, наши здорово наступают в Галиции?
— Слышал, слышал, Костя, а мы с этой стороны поднажмем; готовится операция, сегодня опять на разведку, подальше в тыл забраться надо. Значит, говоришь, все в ажуре, а свечи заменил?
— Заменил.
Славороссов взглядом окидывает свой аэроплан. На передней части фюзеляжа нарисован черный дьявол с разжатыми когтями, только выпустившими бомбу, — опознавательный знак их эскадрильи. Верный своей привычке, летчик обходит вокруг аппарата, пробует упругость расчалок, крепление рулей, осматривает шасси. Неторопливо забравшись в кабину, проверяет управление, немногочисленные приборы. Потом поднимает руку.
— Контакт!
— Есть контакт!
Сразу забрал и ровно зарокотал прогретый мотор… Снова поднята рука, самолет отруливает от стоянки и, разбежавшись по зеленому полю, уходит в полет.
К линии фронта Славороссов подлетает на приличной высоте, чтобы лучше охватить общее расположение войск. День ясный, солнечный, хорошо видны все изгибы окопов. Их рисунок еще больше подчеркивает тень, лежащая в углублениях. Отдельных людей не видно, только когда движутся… За немецкими окопами сначала полное отсутствие жизни, словно и нет никакого тыла, но, перебросив взгляд вперед, летчик видит оживленное движение: группы солдат, повозки, дальше несколько обозов… А вот пехотная колонна… Еще одна… Харитон наносит их на карту. Идут подкрепления… Снова колонны, побольше. Отмечает их длину и направление движения… Неожиданно мотор стал давать перебои. Славороссов убрал и снова прибавил газ, еще разок… Перебои… «Опять в бензине вода, забивает жиклер». Убрав газ, он круто планирует, снова полный газ — мотор взревел и больше не дергается. «Пробило».