Воздыхание окованных. Русская сага
Шрифт:
Среди других имен значилось имя вахтенного офицера мичмана Георгия Ивановича Жуковского, геройски погибшего вместе с эскадренным броненосцем «Суворовым» в 7 часов 29 минут вечера (то есть в последние секунды существования корабля — возможно, Жорж тонул вместе с броненосцем, будучи тяжело раненым, но еще живым) 14 мая (27 мая н. ст.) 1905 года. Ему шел двадцать второй год…
Впервые фотографии этого дивного храма я увидела лет двадцать пять тому назад. Тогда мне довелось совершенно неожиданно получить на руки в Румянцевской библиотеке великолепно изданную в 1912 году в Санкт-Петербурге книгу, посвященную Русско-Японской войне 1904–1905 гг. и истории создания храма Спас-На-Водах. Такой красоты и столь же совершенное в полиграфическом отношении издание я видела до этого только одно — альбом, посвященный возведению
С величайшим трепетом перелистывала я ее страницы…
В этой книге были собраны материалы для описаний действий русского флота и хронологический их перечень. В графе «События боя» под датой 14 мая, 7 часов 40 минут вечера, было написано: «Броненосец «Князь Суворов», объятый пламенем и чернобурым дымом, быстро накренившись на левый борт, перевернулся и, минуту спустя, скрылся под водой».
Фотографии в книге были исключительного качества, но самое большое впечатление производил сам храм, его убранство и история его строительства… В этом храме душа молящегося преодолевала время, пространство и вообще события земной истории. Цусимская катастрофа здесь ощущалась как некий единый миг, запечатлевший разом мгновения геройской, но страшной гибели родных в пучинах чужого моря и живое соприсутствие их вечно живых душ. Какое великое утешение было подарено скорбящим родным и всем, — а таких людей в то время было много, кто оплакивал гибель русского флота.
В 1932 году храм был взорван… И у каких только чудовищ и нелюдей могли подняться на этот храм-могилу руки! Ответ ясен: только у тех, кто ненавидел Россию. Говорят, доски с именами погибших моряков бросали на дно или отдавали в магазины, где их использовали для рубки мяса. Отец Владимир Рыбаков — настоятель храма, причт и часть прихожан были репрессированы. Отец Владимир умер в тюрьме…
Не перечесть имен могучих,
Как всех имен не перечесть,
Кто пал в бою, кто был умучен
За Славу Русскую, за Честь.
Кто создал век побед гремящих:
Кинсбурн, Чесму и Наварин,
Средь моря вод Синоп горящий,
Дым Севастопольских руин.
И, наконец, дариносима,
Под злобу, клевету и смех,
Сияет царственно Цусима,
Как искупление за грех.
Автором этого стихотворения, посвященного 250-летнему юбилею был русский эмигрант первой волны, выпускник Морского Кадетского корпуса 1920 года корабельный гардемарин Юрий Петрович Степанов (1899–1966).
О том, какие и чьи грехи должна была искупить гибель тысяч русских моряков и всего русского флота в Цусиме сегодня уже очень много и подробно написано. И все же большинство из тех шести тысяч погибших в жестоком бою моряков были забыты, ведь даже имена их у нас хотели отнять навсегда. А после Цусимы… сколько еще предстояло России пережить, скольких детей своих потерять, скольких семей и родов бесследно лишиться, скольким душам остаться не отпетыми, не оплаканными, сколько было тех, о ком уже и помолиться некому…
Все это пророчески увидел капитан 2-го ранга Владимир Иванович Семенов. Тяжело раненого его, как штабного офицера его успели снять с корабля вместе с адмиралом З.П. Рожественским. Но о видении В.И. Семенова чуть позже…
Сначала о том, как и почему он сам оказался среди спасенных…
* * *
Остаток эскадры был сдан адмиралом Небогатовым 15 мая, несмотря на то, что Морской Устав запрещал сдачу кораблей под флагом Св. Андрея Первозванного при любых обстоятельствах. Вся 2-я Тихоокеанская эскадра при невозможности сопротивления до конца выполнила последний приказ адмирала
Даже в окружении Небогатова нашелся корабль, не подчинившийся приказу о сдаче — крейсер "Изумруд" под командованием барона В.Н. Ферзена, вырвавшийся из кольца японского флота
Адмирала З.П. Рожественского, когда «Суворов» пошел ко дну, некоторые члены его штаба перенесли на миноносец "Бедовый". Адмирал был без сознания. И "Бедовый" был сдан…
Против сдачи воспротивился только Владимир Семенов. С неработающими уже в результате ранений ногами, он пытался выползти на мостик «Бедового», чтобы предотвратить сдачу. А когда не смог — пытался застрелиться. Ему не дали. Потом были муки плена, тяжелейшее возвращение в Россию, судебный процесс и приговор. И хотя по суду он был оправдан, В.Семенов демонстративно вышел в отставку и посвятил остаток своей недолгой жизни восстановлению правды о Цусиме и Порт-Артуре.
…Потерявший много крови Владимир Иванович Семенов долго был без сознания, вероятно, в состоянии клинической смерти, или, во всяком случае, в пограничном состоянии. То, что увидел он в своем бреду, этот немолодой, много повидавший, обстрелянный офицер, герой Порт-Артура и Цусимы, он запечатлел в эпилоге свой потрясающей, изданной в 1906 году книги — почти поминутной летописи Цусимского боя.
Я приведу с небольшими сокращении отрывок из эпилога. Но не потому только, что видение Семенова очень перекликается с пророческими видениями Жоржа, не потому, что в этом видении — подлинная правда о последних минутах героической команды «Суворова», но потому, прежде всего, что видение это — есть обращение к потомкам, к России, потому, что в нем п р а в д а о главном — о духовном состоянии России и народа и сто лет назад, и после, и, увы, теперь…
* * *
«…Тьма непроглядная и тишина, истинно мертвая тишина… Отчего эта тьма и тишь? Лежу где-нибудь на дне? (…) и вдруг мысль, мгновенная, яркая, как молния озаряет меня: я могу быть везде! Везде, где захочу!.. И вот я хочу быть там, где, вероятно еще кипит бой… Я вижу…нет, ощущаю… и это не то — сознаю, что низко над морем плывут дымные, рваные тучи, а под ними тяжело и бестолково вздымаются волны (…) А вот какой-то полуобгоревший обломок и чья-то судорожно уцепившаяся за него рука… Зачем она цепляется за этот кусок дерева, когда я так свободно вижу его и снизу и сверху — со всех сторон… Другая рука разбита в самом плече, вместо правого бока какая-то путаница клочьев мяса и одежды… Лицо! Лицо! Я хочу видеть лицо!.. и я вижу его, это иссине-бледное мертвое лицо и глаза, обращенные туда, к небу, к этим серым тучам… глаза, в которых сосредоточилась вся душа этого изуродованного тела, которые даже в эту минуту еще горят надеждой… страстная жалость охватывает меня… Я хочу сказать ему: зачем ты мучишься? Чего ждешь? — брось этот обломок, и ты будешь таким же свободным, как я
И я не могу сказать ему этого… я сознаю, что я и под ним, и над ним, и вокруг и даже в нем самом, но он меня не понимает, и мучится, и ждет чего-то… и я не могу, не имею власти просветить его… Почему? — Потому что не смеешь толкать его на самоубийство. Может быть, для его духа эти минуты страдания важнее всей предшествовавшей жизни.
Надо жить и страдать до конца, — неожиданно встает передо мной ясный, определенный ответ. Вот что!.. Но как утешить, успокоить? И я льну к нему… и силюсь шепнуть ему: не отчаивайся — твой час близок, еще немного и ты будешь свободен; там, где я, там лучше… О радость! Он слышит меня…