Вожделенное отечество
Шрифт:
Он был раздавлен в день получки толпой рабочих, навалившихся на кассу.
Герцен, не знаю, насколько справедливо, писал, что буржуа и пролетарии — духовные двойники: их интересы одинаковы — лежат исключительно в сфере материального, только направлены противоположно. Впрочем, Александр Иванович был барин, со всеми свойственными этому сословию причудами и предрассудками. Представляю, как раздражали яснополянских мужиков барские затеи Льва Николаевича Толстого ("пахать подано" и все такое прочее). То-то они загадили его могилу, когда пришли большевики.
Слово
А в селе Богослов Костромской губернии комсомолки соорудили в алтаре собора катапульту, положив заборную доску поперёк кирпича. Они по очереди справляли большую нужду на лежащий на полу конец доски, а затем с размаху топали по поднятому её краю (как при игре в "чижика"), так что свежеиспечённый снаряд взлетал под самый купол, застывая на фресках причудливыми рельефами. (Соревновались — кто выше.) Когда стоявшим в селе продармейцам надоело это зрелище, они прогнали воинствующих безбожниц и начали — надо сказать, довольно метко — палить из винтовок по контрреволюционным ликам пророков и святых.
Помню, как пожилая монашка в метро сказала, отчётливо выговаривая букву "о":
— Человек скоту уподобился...
И стоят пустые, разорённые деревни земля вымерших марсиан.
Я понял, что наши души действуют во времени, а тела — в пространстве.
Я нёс домой алюминиевую проволоку, чтобы сделать падчерице шпагу, и думал о том, как хорошо быть кузнецом, ковалем, оружейником.
И о днях, когда они лишили нас оружия.
Невооружённый человек подобен зверю — низведён на биологический уровень зубов и кулаков. Оружие — инструмент защиты, достоинство свободного человека. При Павле I офицера сажали под арест, если он выходил на улицу без шпаги. Крестьянин путешествовал с клюкой — от собак, разбойников и дураков. Посох митрополита — знак власти. (Каждый — князь в своём уделе.)
Надо было сдавать оружия, не поддаваться не паспортизации.
Меня поражало то, что в галантерейных, парфюмерных отделах универсальных магазинов такой пустяк, как одеколон, лента или туалетное мыло в обёртке заворачивают в фирменную бумажку и склеивают красивой липучкой, а хлеб передаётся из рук в руки просто так, без всякой упаковки. Потом я понял, что это — сохранившееся, инерционное (от старых времён) разделение на господские и людские товары.
Отцов старший брат Алексей Андреевич играл до войны на скрипке в кинотеатре "Модерн". Скрипка ему досталась по наследству от нищего слепого скрипача.
Сколь многое в человеческой судьбе зависит хотя бы от такой мелочи, как год рождения. 1921-1923-й годы — почти весь этот призыв был убит или попал в плен в первые месяцы войны. Наступали и побеждали потом уже солдаты следующего поколения. Оставшиеся в живых ровесники отца были все перекалечены, и это не удивительно: огромное количество боевой техники работало специально для причинения людям вреда. Отец вернулся с войны с пробитой челюстью и стальным осколком, застрявшим в голове.
Отец мой ушёл в армию в сороковом
Красная армия отступала через казачьи станицы, под палящим солнцем, по солончакам. И никто не вынес им даже ковша сырой воды.
(Помнили расказачивание...)
Двадцатилетнего лейтенанта Ерохина, раненного на переправе через Дон, спас его ординарец-грузин — вплавь дотянул до берега и отнёс на плечах в медсанчасть.
Батальоном мой отец командовал один день, а точнее — один бой, потому что дней было много, а бой — один.
Война пахнет разрытой землёй — запах окопов и могил.
Многие считают войну временем. А это было пространство. Пространство ада, надвинувшееся на мир. И все, что в нем происходило, было адом.
— Офицеры, которые Германию грабили... — промолвил как-то старый воин.
И в этой реплике сквозило сожаление, что грабили — без него...
Мои родители познакомились в Котовске после войны. Свадебное путешествие — — на велосипеде в деревню к дяде Серёже за мешком картошки: все, что было в доме, съели гости.
Смерть Сталина. Соседи собрались ночью у репродуктора. Мама плакала. У девочек в школах выплетали ленточки из кос и вплетали траурные чёрные. Повсюду полыхали флаги, красно-чёрные, как погребальные костры.
Белый верх, тёмный низ — пионерская форма диктовала дихотомию верха и низа, манихейский дуализм.
Митька Бушелев, недослышав взрослых (потом он действительно оглох), передавал нам:
— Сталин умер, но тело его живёт.
Это отдавало жутью и было непонятно — как это: умер — а тело живёт.
Рассказывали о мавзолее, где лежат вместе Ленин и Сталин, как у них сложены руки — как будто спят.
Соседке Лене-Сумасшедшей снилось, что за ней гонялся, встав из гроба, музыкант "Март" Наумович, чьи грандиозные похороны она видела в Тамбове.
В клубе над лестницей висела картина: Сталин в форме генералиссимуса, не в традиционных сапогах, а в лаковых ботинках и брюках с лампасами, спускается тоже по лестнице, в окружении народа. Так что всюду он был с нами, как живой.
(Мы вам так верили — а вы обманывали нас всю жизнь)
Горели, грели ночь рубиновые звезды. Трубка вспыхивала и гасла. Он прикуривал от звезды и шёл в ночной дозор по кремлёвской стене, запахнув поплотнее шинель и надвинув на лоб фуражку с такой же точно звездой.
Засыпает Москва, Засыпают деревня, Только Сталин не спит, Только Сталин не спит..
Он зорко всматривался в рубежи родной державы, и от взора его орлиного не мог укрыться никто.
Проезжая на трамвае мимо парка "Сокольники", можно было прочесть выведенную вдоль длинного забора фольклорную надпись: "Если б не было жидов, был бы Сталин жив-здоров".
Толпа на Цветном бульваре била чёрного кучерявого человека, который вырывался и кричал, что он не еврей, а армянин.