Возлюбленная кюре
Шрифт:
– Добрый вечер, мсье Ренар, – негромко поздоровалась Сюзанна.
– Добрый, мамзель [3] Бутен. Не может быть, чтобы вы оказались тут по делу в такой-то поздний час!
Сюзанна решила схитрить.
– Я пришла узнать, можно ли завтра прийти до начала мессы, чтобы исповедоваться. Ходят слухи, что кюре должен приехать сегодня.
– А он и приехал. Но с исповедью, мамзель Бутен, придется повременить. Отец Ролан отдыхает с дороги.
– И каков он собой? – спросила Сюзанна, которой было так же интересно услышать
3
Мамзель – просторечное, сниженное от «мадемуазель».
– Кюре – он кюре и есть! В сутане, обхождение вежливое, серьезный. Увидите сами на мессе.
Ролан Шарваз наблюдал за ними из окна. Он оставил ставни чуть приоткрытыми, и, поскольку окно находилось на уровне второго этажа, вид на улицу открывался отличный.
Молодая собеседница ризничего не показалась ему привлекательной: неприметное лицо, сеточка красных прожилок на щеках, тусклые волосы. Талии у нее не было вовсе, ноги были короткими, зад – широким и тяжелым. Он отошел от окна и принялся прохаживаться по самой просторной комнате своего нового жилища. Главным украшением ее был камин, а обстановку составляли прямоугольный стол, скамья, три плетеных стула и солидный на вид буфет. Одна из дверей вела в спальню – неплохого вида комнату с кроватью. Он вошел, лег, закрыл глаза и погрузился в приятные воспоминания.
Матильда дожидалась возвращения служанки. Как только Сюзанна показалась на садовой тропинке, она поспешила к входу.
– Ну, удалось тебе его увидеть? – тут же спросила она.
– Нет, мадам. Со слов ризничего, он лег отдохнуть.
– А что сказал о нем ризничий?
– Сказал, что он такой, какими обычно бывают кюре: вежливый, серьезный. Это его слова, мадам. Пойду-ка я чистить картошку.
– Картофель, Сюзанна, постарайся запомнить! Мы с мужем хотим, чтобы ты изъяснялась правильно. Ты присматриваешь за нашим ребенком, и он не должен перенимать у тебя дурные манеры!
Даже не подумав поблагодарить служанку, Матильда вернулась в гостиную, а затем прошла в смежную с ней столовую, чтобы проверить, накрыт ли стол. Желая скрыть нетерпение, она сама постелила скатерть и расставила шесть приборов из лиможского фарфора, разложила семейное столовое серебро де Салиньяков и дополнила сервировку хрустальными бокалами, полученными в подарок на свадьбу.
Управившись, она подошла к зеркалу над камином с мраморным фасадом и принялась с задумчивым видом себя разглядывать. Знакомые дамы часто восхищались ее тонкими чертами и яркими золотисто-карими глазами. Мужчины их круга находили ее фигуру идеальной: изящество стана Матильды подчеркивали приятные глазу округлости.
«Совсем скоро я зачахну, поблекну!..» – подумала она, чуть наклоняясь вперед, чтобы оценить глубину своего декольте. Немного дерзкого, да, но ведь прикрыла же она грудь клочком кружева!
Супруг неизменно демонстрировал ей свое желание – по крайней мере, в те вечера, когда не падал с ног от усталости. Спокойные объятия и ласки, которым они предавались, оставляли молодую
Матильда нахмурилась, представив себе лица приглашенных на ужин гостей. «Мсье Данкур, учитель, с супругой, господин мэр с женой и мы…»
Грохот кастрюль и топот маленьких ног в гостиной вывели ее из задумчивости. Тут же послышался голос сына.
– Жером, милый, я тут! – крикнула она. – Иди и расскажи, как вы погуляли!
Матильда очень любила и всячески баловала сына. Он был центром ее мира – невинное, смешливое создание, которое можно ласкать и целовать. Вот и на этот раз она порывисто обняла ребенка, погладила по белокурым волосам и расцеловала румяные щечки и потный лобик.
– Нехороший мальчик, ты весь мокрый! И башмаки у тебя грязные!
– Я играл возле большого пруда, мамочка. Там были черные и желтые утята. А фермер подарил мне гусиное перо. Папа его заточит, чтобы я мог им писать!
В комнату не спеша вошел Колен. Доктору нравилось бывать на ферме, владельцем которой он являлся. Он с удовольствием беседовал с Морисом, своим арендатором, о посевах и о методах культивации земель.
Устроившись на длинной скамье перед фермерским домом, в тени виноградника, за беседой мужчины обычно выпивали по рюмке пшеничной водки и успевали поговорить и о вспашке полей на зиму, и о корове, дающей много молока, и о яловой козе, и об урожае, и об избытке крыс в сараях.
– Жаль, что ты не составила нам компанию, дорогая Матильда, – сказал доктор. – Это была чудесная прогулка. На холме так приятно обдувает ветер…
– А кто бы проследил за приготовлением ужина? Сюзанну постоянно нужно направлять. Морис дал тебе грибов? Я так их люблю!
– Я помню об этом, дорогая. Грибов он не дал, но пообещал пойти поискать их завтра на рассвете.
Матильда улыбкой выразила свое удовлетворение. Она устроилась в кресле и посадила Жерома к себе на колени. Колен де Салиньяк нашел эту картину очаровательной. Он раскурил сигару, вполне довольный проведенным днем и своим маленьким семейством.
«К дьяволу всех сплетников! – думал он. – Жена у меня – просто клад, сын – хороший мальчик, послушный и умненький!»
Он не прочь был бы иметь еще наследников, но первые роды у супруги прошли тяжело, она едва не лишилась жизни, и один его коллега, специалист в области гинекологии, предположил, что других детей у Матильды не будет. В итоге вся любовь супругов была отдана Жерому, на которого они возлагали большие надежды.
Жители Сен-Жермен толпились у церкви в ожидании момента, когда смогут узреть своего нового кюре. В толпе было много мужчин в воскресных черных костюмах, потертых от долгой носки, и дам в светлых платьях и кружевных чепцах. Все оживленно переговаривались, дети скакали вокруг родителей, а старики то и дело разражались протестами, когда их кто-нибудь случайно толкал.
Ризничий сегодня звонил в колокола с необычным рвением, словно хотел выразить этим свою радость. Отец Шарваз сумел завоевать его полнейшее расположение.