Возлюбленная некроманта. Новый год по-ведьмински

– Ведьмы, где вас мётлы носят? – возмущалась я в переговорный камень, упрямо продираясь сквозь снежные сугробы.

– Верховная бдит, Есь, – мгновенно отозвалась угрюмая Купава.

– Заподозрила что-то, – вторила ей расстроившаяся Станислава.

– Накрылся наш шабаш! – Дарёна ругаться принялась.

– Да успеваем ещё, – как всегда попыталась всех успокоить Руслана.

– Ты сама-то где? – вопросила Стася.

И подруги замолчали, ожидая моего ответа.

А я остановилась, тяжело дыша и проклиная всё на

свете, но особенно Дарёнку с её прекрасными идеями, оглядела тёмный заснеженный лес, в котором единственным источником освещения было парящее у меня над головой перо жар-птицы, поёжилась от холода и страха и так ответила:

– Не знаю, девочки. Тут деревья и снег кругом.

– Как неожиданно встретить их зимой в лесу! – едко прокомментировала Купава.

– Ты хоть в ту сторону идёшь? – судя по голосу, Дарёна уже не надеялась даже живой меня хоть разочек повстречать, не то что на праздник к магам в академию попасть.

Мы почему страдаем? Да потому что Верховная так сказала: нечего вам у магов делать! А Верховной слово – закон. И мы всё понимаем, но у нас с девочками этот учебный год – последний, потом, как экзамены сдадим, мы по лету все и разойдёмся по лесам, деревням, городам. Дай боги будем раз в десять лет на шабашах встречаться, но не то это уже будет. Мы уже станет большими, взрослыми, серьёзными и ответственными, а поразвлечься и повеселиться только сейчас вот и можно. А где же ещё этим заниматься, как не на балу у магов?

Так что слова словами, Верховную мы любим и уважаем, но едва она от нас отошла, Станислава мрачное прошептала: «Всё равно уйдём», и все с ней молча согласились.

И два дня пять ведьмочек ломали светлые головушки над тем, как бы нам и из-под надзора старших ведьм улизнуть, и на праздник к магам попасть, и за всё это по этим самым головушкам не схлопотать.

Действовать решили осторожно. Одна из нас, притворившись, что у неё голова разболелась, сослалась на слабость и ушла спать раньше обычного, а сама хвать метлу – и в окошко. И, никем не замеченная, скоренько через лесок наш Зачарованный пролетела, затем через весь Колдоград, у радушно распахнутых магических ворот приземлилась, метлу прутиком ивовым обернула и браслетом на руке повязала, а сама амулет переговорный магией напитала, да и выдернула подруг прямичком к себе.

Таков был план.

И затрещал по швам он аккурат за окошком, в которое переодевшаяся для праздника я на метле вынырнула.

Метла у меня была вот чисто ведьминская. Бывают мётлы нормальные, хорошие, послушные и о хозяйках заботящиеся. А бывают ведьминские.

Мы отлетели метров на сто всего, а потом эта гадина решила, что больно уж холодно на морозе, да во тьме лесной боязно.

– Шо ты встала? – зашипела я, взгромоздившаяся на неё прямо в бальном платье, из-за чего юбка испорчена была… бы, не будь я ведьмой и не знай пару хитростей. А так о платье не переживала, ну только ногам в туфельках холодно и неудобно было, но девчонки заявили, что «Потерпишь, ишь!», так что терпела, куда деваться.

А вот к очередной демонстрации характера своего летательного средства я не то чтобы не готова

была, просто надеялась её избежать… Зря.

Дрянь общипанная встрепенулась, аки птыц намокший, вот только вместо капель воды стряхнула с себя меня!

– Ах ты гадина! – завопила я, уроненная моськой в сугроб.

Вскочила тут же, чувствуя невообразимый прилив бодрости от непередаваемых ощущений, вскинула руку, да сделать уже ничего не успела. Метла была гадостью, но не дурой, и в тот же миг, как меня спихнула, рванула обратно к зданию школы!

А я осталась! По колено в снегу в туфельках на каблучке, с задранной по самый пояс пушистой помятой юбкой, с завалившимся за шиворот и в вырез на груди снегом, растрёпанная, бледная, ошалевшая от происходящего и едва не плюющаяся проклятьями на все лады. Одна, посреди тёмного зимнего леса, сразу насквозь не замёрзшая лишь по причине наличия пушистой беленькой полушубки, а она с чарами согревающими, да тёплых чулочков с варежками.

Естественно, я посчитала операцию проваленной, о чём девочкам и сообщила, амулет достав. Но дамы изволили кутить и разгульничать, о чём сообщили уже мне через всё тот же амулет и чью-то мать.

Купава так и сказала:

– Мать! – помолчала и добавила. – Свою поминать жалко, твою… страшно.

Ну да, маму мою многие знали, а кто не знал, тот очень этому радовался.

И ведьмочки, ещё помолчав, решительно сменили гнев на жалобные уговоры.

– Ну, Есенька, ну последний же годик учимся! Не сможем же больше никогдашеньки на балу маговском потанцевать! Ну, будь ромашечкой, ну пожалуйста, ну мы что хочешь для тебя сделаем!

И я, дура, повелась.

– Ладно, – сказала угрюмо, упавшую на лицо прядь смоляных волос сдувая, – в школу я не вернусь, но и до магов дойти не смогу, сами понимаете.

Они понимали, тут идти три версты по одному только лесу, а я в платье и туфлях, да без метлы.

В итоге план перестраивали там же. В смысле, девочки в тепле школы, я в сугробе и темноте леса.

– Иди пока к городу, – медленно проговорила, раздумывая, Руслана, – кто-нибудь из нас вырвется и подберёт тебя по дороге. В остальном план без изменений.

Дрянной план, прямо как самогон, который наши домовые гнать пытались. Я ведьмочкам так и сказала, получила в ответ суровое от Купавы «Хороший самогон, вкусный» и осталась в лесу одна, потому как связь со мной разорвали.

И кто мне скажет, где был мой мозг в момент, когда я выбиралась из сугроба, но вместо того, чтобы в школу вернуться и оставить всяческие глупости, направилась в лес, предположительно в сторону ближайшего города Колдограда?

Об этом я и раздумывала, а ещё о том, как так получилось, что из нас пятерых именно мне не повезло оказаться «ведьминской спасительницей».

И вот шла я себе, угрюмо колеи по лесу прокладывая, и вдруг во тьме леса раздалось утробное:

– Гхр-р!

Я подпрыгнула от неожиданности! От страха не прыгала, от него я лихо на месте развернулась, чувствуя, как за крохотное мгновение секунды срывается в дикий грохот перепуганное сердечко и как в голове начинает звенеть.