Возлюбленные фараонов и императоров. Страсть, предательства, месть

Лубченкова Татьяна Юрьевна

У жены фараона было довольно широкое худощавое лицо с пологим лбом и прямым нежно очерченным носом. Большие продолговатые глаза прикрыты тяжелыми веками. Дуги бровей высоко изгибались. Полные, однако не выступающие губы; волевой, хотя вовсе не тяжелый, подбородок. Стройная шея, слегка плавно выгибаясь вперед, несла наклоненную голову. Умеренно смуглая кожа; черные брови и ресницы, темные глаза; невысокого, изящного сложения. Такой была самая известная женщина невообразимо далекого прошлого, фактически первая представительница прекрасного пола, чье имя отложилось в памяти веков и народов.

По своему происхождению Нефертити могла претендовать на почести и власть, но отнюдь не на такие, что выпадут ей впоследствии, не на царские. Подлинной властительницей Египта ее, подобно свекрови, но в большей степени сделает любовь к ней фараона – ее мужа. Царица Нефертити была близкой родственницей своего мужа, но не была его сестрой. Тем не менее родственные связи их несомненны – от внешнего сходства

до существования кормилицы будущей жены фараона, которую звали Тэйе и величали «Кормилицею большою жены царевой великой Нефр-нефре-йот Нефр-эт – жива она вечно вековечно!» и «кормилицею большого, взрастившею божественную». Эта Тэйе была женой первейшего вельможи мужа Нефертити фараона Эхнатона Эйе, именовавшегося даже «отцом божьим», т. е. «отцом» божественного фараона, хотя бы только молочным – по супруге, вскормившей «божественную». В конце концов Эйе сам займет трон фараона. Так что положение кормилицы Нефертити и ее мужа-вельможи, с одной стороны, свидетельствуют о том, что жена фараона была в родстве с правящей династией и до брака (ибо подобный ранг кормилицы невозможен на ином уровне знатности), но, с другой, говорит и о том, что их самое предельное возвышение над общим уровнем знати проистекает из факта особого отношения фараона к жене, когда возвышались и награждались все близкие к ней (недаром таким почетом и любовью пользуется при фараоновом дворе сестра Нефертити и всеобщая любимица Бенре-мут).

Все это свидетельствует лишь об одном – особой, исключительной любви Эхнатона к жене, в которой он сам признается неоднократно. Так, основывая новую столицу государства, фараон произнес клятву верховному божеству о его новом городе, и клялся он своим отцом, богом и своею любовью к жене и детям, с которыми Эхнатон старался проводить как можно больше времени. Вплоть до того, что он берет с собой Нефертити, когда ездит обозревать заставы вокруг столицы или занимается награждением сановников. Не говоря уже о времени тихих семейных радостей, коих фараон предпочитал многому другому, что доселе считалось непременным времяпрепровождением-атрибутом верховной власти фараона. Даже в этом виден некий эпатаж господствующей общественной морали.

Вся история Египта не знала больше подобных взаимоотношений фараона и его супруги, с которой он был воистину неразлучен (практически наберется весьма малое количество изображений, где фараон предстает без супруги, для всех же остальных его предшественников и последователей подобное гордое одиночество – норма).

Особенно неправдоподобно такие чувства смотрелись на фоне предшествующих столетий истории Египта, Египта времен правления ХVIII династии. Основателем династии был фараон Яхмос I, ведущий победоносную, хоть и изнурительную войну с азиатским племенем чиксосов, которые к этому периоду уже сто пятьдесят лет порабощали завоеванный ими Северный Египет. Яхмос изгнал захватчиков из пределов родной страны, после чего сам перешел в наступление. Сын Яхмоса, его сын Аменхотеп I, Тутмос I и особенно Тутмос III более сотни лет вели беспрерывное наступление на всех нежелавших покориться их могуществу и раздвинули пределы государства с севера на юг более чем на три тысячи километров. Богатства лились в Египет нескончаемым потоком. Богатства фараонов не знали пределов – и царь Митании Душратта, ужас и проклятие всего Двуречья, писал фараону покорные и льстивые письма: «Пусть брат мой пришлет золото в очень большом количестве, без меры, и пусть он пришлет мне больше золота, нежели моему отцу, ибо в стране моего брата золото все равно, что пыль…»

Эхнатон и Нефертити. Древнеегипетское изображение

Это послание адресовано к фараону Аменхотепу III (1455–1419 г. до н. э.), отцу Эхнатона и тестю Нефертити, при котором Египет переживал апогей своего могущества. Фараон за годы своего долгого правления почти не прибегал к оружию, доказывая покоренным народам свое право на владение ими – это было видно и так. Так же, как и помнилось.

Но внешний блеск власти оборачивался нищетой и прозябанием подданных, которые именно в эти годы сложили знаменитое в веках восхваление небытия: «Смерть стоит сегодня передо мной, как выздоровление перед больным, как благовоние мирры, как сидение под парусом в ветренную погоду, как запах цветов лотоса… Смерти ждет моя душа, как воин ждет возвращения домой на военном корабле после многолетнего пребывания в плену». Согласимся, такие речетативы произносят не от хорошей жизни.

Однако воинственность фараонов и тяготы их подданных не пропали даром – из покоренного пришлыми кочевниками и несущего ярмо государства Египет превратился в крупнейшую державу Древнего мира, в фактическую первую мировую империю. Мировую, ибо владения фараонов занимали весьма и весьма весомое место в общем количестве обжитого древними народами пространства.

Как следствие подобного универсализма начала назревать религиозная реформа – ибо до сих пор религиозная система Египта представляла собой сложную иерархию локальных

божеств, некоторые из них имели тяготение стать божествами общими, но тем не менее не разрывали и местной пуповины. Не говоря о том, что подобная иерархия божеств, большая часть которых, по сути, недалеко ушла от анималических тотемов, разобщала само царство Верхнего и Нижнего Египта, она была абсолютно непонятна завоеванным народам и вместо того, чтобы консолидировать их под скипетром фараона, она их отторгала. Кроме этого, стоит вспомнить, что наследственные правители отдельных областей Египта – номов – номархи, образовавшие сильные династии, были по традиции еще, как правило, и верховными жрецами местных божеств, что создавало большую потенциальную опасность оппозиции верховной власти фараона. О чем последние, естественно, могли задумываться. Особенно, возвеличивая какое-нибудь местное божество, они тем самым возвеличивали и знать, и жречество данного нома. Так произошло и в XVIII династии, когда расцвел культ бога Атона, центром поклонения которого были Фивы – столица владений фараона. Подобная ситуация подспудно предопределяла поиски религиозно-идеологических альтернатив светской власти, которая, хотя и выросла из власти жреческой, теперь периодически пыталась выйти из-под опеки и обрести полную самостоятельность. Одной из подобных попыток и стала религиозная реформа фараона Эхнатона, мужа царицы Нефертити.

Религиозная по форме, эта реформа была по содержанию и весьма светской, ибо должна была внедрить культ единого общегосударственного божества, замыкающегося фактически прямо на фараона, который своей волей сотворял из небытия жречество нового бога, покорное светской власти и не имеющее корней в традиционном жреческом корпусе. Ибо отрицать роль касты жрецов было невозможно – они были первым и становым хребтом государства, оно было их творением, и, естественно, они не признавали подобных новшеств, подрывающих и искореняющих их доселе незыблемое могущество. Религиозная же форма реформы Эхнатона объясняется еще проще – тысячелетия и тысячелетия религия была господствующей формой идеологии, в которой сливались нравственные, эстетические, политические представления, в символах которой формировались начала идей философских. Игнорировать данное положение дел не было позволено ни тогда, ни многие века спустя. Муж Нефертити, учитывая ряд аспектов подобного массового сознания, в ходе своей реформы забыл об иных аспектах этого явления, а именно о его консерватизме, и проиграл, т. к. был глубоко уверен в преобразующей и созидающей силе – близкой к абсолюту – верховной власти, вкладывая в это понятие уже чисто мистический смысл и игнорируя реальное положение дел, при котором носители власти, по сути, являются лишь выразителями четких или подспудных идей большинства, которое и делегирует эту власть правителям. Явное противопоставление и противостояние ценностных установок верхов и низов возможно лишь на какой-то весьма ограниченный срок, затем глубинные интересы побеждают.

Муж Нефертити вступил на престол после смерти отца Аменхотепа III под именем Аменхотепа IV в 1419 году до н. э. и правил до приблизительно 1400 года. В ходе своего правления – на шестом году царствования – Аменхотеп IV сменил свое имя на Эхнатона (Аменхотеп – «Амон доволен», Эхнатон – «Угодный Атону»), т. е. окончательно разорвал с укоренившейся религией, основу которой составляло поклонение богу Амону, и начал вводить в государственном масштабе культ бога Атона, символом и воплощением которого было солнце, как единственная эманация и сущность единого божества, дающего жить и созидающего все сущее на земле.

Когда Аменхотеп IV вступил на престол, ничто не предвещало подобных изменений жизни целой страны. Внешне он был похож на своего отца, правившего долгие годы железной рукой, но не желающего никаких перемен и вполне довольного существующим положением дел. Тоже удлиненное, худощавое лицо, такие же узкие глаза, прикрытые тяжелыми веками. Но если у отца – выступающий вперед энергичный подбородок, то у сына он – якобы безвольно отвислый. Но выяснилось, что внешность обманчива. Восемнадцатилетний юноша с безвольным, по сути, лицом вошел в историю Египта как крупнейший нарушитель спокойствия за его многовековую историю.

Может быть, все дело здесь было в его матери – Тии? Занимая официальное положение царицы – главной жены фараона, она была не царского рода и была всецело обязана своему возвышению мужу (ее отец был всего лишь начальником колесничих при отце Аменхотепа III, а брат – вторым жрецом Амона). Тот возвысил ее и никогда не жалел об этом, дав тем самым пример и собственному сыну, впоследствии поступившему даже еще более последовательно и дерзко в этом вопросе. Тия даже внешне выглядела властным и волевым человеком, и подобные черты характера не смогли не привлечь фараона, желающего видеть в жене не игрушку, а подругу во всех делах (она даже, вопреки всяким традициям, принимала постоянное действенное участие в делах государственных). И в молодости, и в зрелом возрасте ее нижняя губа частенько выдвигалась вперед, когда она была чем-то недовольна или хотела на чем-то настоять, узкие же глаза, полуприкрытые веками, широко раскрывались и пронзали собеседника ярким пламенем взгляда, под холодной волей которого иногда терялся даже муж, властительный фараон Египта. А что же тогда говорить обо всех других!