Возлюбленные-соперники
Шрифт:
— Насколько я понял, Руперт Синклер весьма сообразителен и может ее выследить, — проговорил Папазян.
Джеймс покачал головой:
— Я раньше узнаю, где она находится.
Как раз в этот момент двери библиотеки распахнулись настежь, впустив Бобби, за которым бежал Стоджес. Лицо Бобби раскраснелось, рыжие волосы стояли дыбом. Дворецкий тяжело дышал. Его всегда идеально накрахмаленный галстук вяло поник после гонки за двенадцатилетним мальчишкой.
— Извините, ваша светлость, но я не сумел его задержать…
— Все в порядке, Стоджес, — сказал герцог и взмахом руки отпустил старого
Бобби споткнулся, едва не рухнул на ковер, но каким-то чудом удержался на ногах и выпалил:
— Я потерял ее!
У Джеймса не было причин интересоваться, о ком говорит Бобби.
— Когда? — спросил он.
— Они, наверное, вышли через заднюю дверь, а я наблюдал за парадным входом в пансион.
— Это значит, тебя обнаружили, мой мальчик, — заметил Папазян.
— Она убегает от Руперта, — проговорил Джеймс. — Он, вероятно, добрался до нее ночью, накануне нашего отъезда из Уиндмура. Это объясняет, почему она передумала и попросила деньги.
— Руперт Синклер очень скоро узнает о ее отъезде из Хартфордшира, — заметил сыщик.
— Наверное, уже знает. Вся прислуга знала, что мы уезжаем в Лондон. Он направится прямиком сюда. Не исключено, что он уже здесь.
Части головоломки, которую представляла собой Белла Синклер, начали вставать на свои места. В ту ночь, когда они занимались любовью в бильярдной и он отдал свое свидетельство на Уиндмур, ее прекрасное лицо сияло от радости. Часом позже она передумала.
Должно быть, именно в течение этого часа она встретилась с Рупертом. Но как негодяй попал в дом? Как бы то ни было, он пошел по стопам своего брата, угрожая ей самой или Харриет, чтобы подчинить Беллу своей воле. Белла, не видя другого выхода, решила бежать. «Она недостаточно доверяла мне, чтобы попросить о помощи». И едва эта неприятная мысль промелькнула в его мозгу, как ему стало ясно, что Белла слишком настрадалась от своего мужа, чтобы снова стать жертвой.
Голос Джеймса стал твердым:
— Я должен найти ее раньше, чем Руперт. Время дорого.
— Не думаю, что они уехали далеко, — сказал Папазян. — Они будут избегать богатых районов города. Да и лезть в трущобы не в их интересах. Это сужает территорию поиска.
— Я тоже хочу помочь! — воскликнул Бобби. — Пусть они ускользнули от меня, но им все же надо что-то покупать. А я знаю город, магазины и рынки.
Джеймс понял, что Бобби говорит дело. Мальчишка был бывшим карманником и все свое детство провел на улицах Лондона..
— Вы оба отправляйтесь на поиски, — приказал герцог, — а я поеду в «Линкольнз инн». Мои коллеги могут связаться со своими бывшими клиентами из мира криминала, чтобы те нам помогли.
Не теряя времени, Джеймс быстрыми шагами направился в холл, рыкнув на ходу, чтобы ему принесли плащ. Он и не заметил, что сыщик шагает рядом, до тех пор пока тот не тронул его за рукав.
Голос Папазяна был встревоженным, лицо мрачным:
— Есть кое-что еще, ваша светлость. В Плимуте я разговаривал с бывшими слугами Роджера Синклера. Одна из горничных утверждает, что миссис Синклер вполне могла сама убить своего мужа, и сказала об этом Руперту. Так что он не только ищет документы, но и желает отомстить за смерть брата.
Здания «Линкольнз инн» стояли вдоль Чансери-лейн.
Это было большое помещение прямоугольной формы, с потертыми деревянными скамьями и видавшими виды столами, стоявшими под элегантными окнами с витражами. Джеймс знал, что в это время дня его друзья могут быть и здесь, в зале, и в конторе. Они встречались здесь каждое утро, пили кофе и обсуждали дела, после чего шли в их общую контору в старом здании.
Зал был набит студентами и опытными барристерами — их называли бенчерами. Они завтракали. Пока Джеймс шагал по залу, уровень шума менялся. В одних местах говорили громче, в других тише. Он слышал, как барристеры обсуждали последние законы и судебные заседания. Джеймс и сам, бывало, сиживал здесь со своим наставником и беседовал о сложностях уголовных процессов и видах гражданских правонарушений.
Через высокие окна в зал проникал солнечный свет, искусно высвечивая гербы самых знаменитых членов «Инна», включая сэра Томаса Мора и нескольких английских премьер-министров. Джеймс быстро осмотрел комнату — его взгляд остановился на столе, ближайшем к окну сэра Томаса, где обычно сидели его друзья.
Пусто.
Некоторые барристеры приветственно махали ему, но это были не его близкие друзья и коллеги. Джеймс только надеялся, что нужные ему люди не заняты в суде и не встречаются с клиентами.
Он покинул зал, снова прошел через ворота и направился к старым зданиям, где располагались кабинеты барристеров. Он почти бегом преодолел длинный коридор, по обеим сторонам которого виднелись двери с бронзовыми табличками — на них были выгравированы имена барристеров, — и, наконец, подошел к собственной конторе. Открыв дверь, он шагнул внутрь.
Общая комната была в точности такой же, как он помнил: картотечные шкафы вдоль стен, в углу небольшой столик с бумагами. За столом сидел клерк Макхью — унылый мужчина среднего возраста — и переписывал какой-то документ.
Заметив Джеймса, он вскочил и разинул рот.
— Мистер Девлин! Ах, простите, я хотел сказать: ваша светлость! Я не ожидал вас сегодня.
— Все в порядке, Макхью. Я задержался в Хартфордшире и только что вернулся. Кто на месте?
— Все.
— Прекрасно. Мне необходимо с ними поговорить. Дело безотлагательное и очень важное.
Макхью выпрямился.
— Я немедленно всех позову.
Джеймс открыл дверь в свой личный кабинет и уже на пороге почувствовал такой привычный и успокаивающий запах книг.
Он часто думал, изменился ли кабинет за время его отсутствия, и с облегчением отметил, что почти все как прежде. Высокие шкафы с книгами и бюстами остались на месте, и только полка, книги с которой Джеймс забрал с собой в Хартфордшир, была пустой.
Зато его стол выглядел совсем по-другому. Джеймс всегда заваливал его бумагами, которые никогда не успевал убрать до конца дня, вызывая постоянное недовольство Макхью. Будучи барристером, он прекрасно ориентировался в беспорядке и всегда точно знал, под каким пресс-папье лежит нужное ему прошение, жалоба или письмо.