Возлюбленный враг
Шрифт:
— Перед ужином, — заверила его Джинни. — У бабушки Бартон и так мало еды, так что ей лишний рот ни к чему.
— Что верно, то верно, — сказала старушка с трескучим смешком. — Но вон там, за домом, много крапивы. Из нее получится отличный суп, если кто-нибудь решится собрать ее.
— Отправляйся отсюда, Дикон, — Джинни слегка подтолкнула его. — Ты чувствуешь себя здесь неуютно, а я напрасно теряю драгоценное время. Мне о многом нужно расспросить бабушку Бартон — Она решительно закрыла за ним дверь, и лейтенант, расстроившись, направился обратно в лагерь.
— Ты
— Я нашел ее, сэр, у одной старухи, милях в двух отсюда. Она сказала, что вернется к ужину, но пока хочет поговорить со старухой. — Дикон поморщился. — Очень неприятное место и попахивает колдовством.
— Перестань говорить ерунду, — упрекнул его Алекс. — Этот страх перед ведьмами принимает катастрофические размеры. Я больше не потерплю разговоров об этом.
— Сэр? — Дикон скованно отдал честь, и каждое его движение свидетельствовало об обиде. Алекс с трудом сдержал улыбку.
— Вы свободны, лейтенант. — Когда Дикон ушел, он повернулся к остальным офицерам: — Я не намерен поощрять эти безумные разговоры о колдовстве. Чем дальше на север — тем больше этих разговоров. Дошло уже до того, что каждая старуха с котом и элементарными лекарскими навыками вызывает подозрение.
Именно эта мысль не давала ему покоя в связи с затянувшимся отсутствием Джинни. Если она находится в компании старухи знахарки, то легко может стать жертвой мнительных сельских жителей. Он устало и раздраженно вздохнул. Его уже больше не беспокоили ее происки мятежницы: здесь роялисты попрятались, мятеж подавлен, и она ничем не могла повредить делу парламента. Сейчас Алекс уже не боялся, что она покинет его. Но теперь, похоже, ему следовало опасаться другого — ее склонности к прогулкам в одиночестве. Если же он попытается запретить это, то, несомненно, последует ссора.
Однако когда Джинни вернулась, у Алекса появилась совсем иная причина для тревоги. Она ворвалась в кухню, бросив на стол перчатки и шляпу.
— В лагере дизентерия, Алекс.
Алекс застонал.
— Откуда ты знаешь?
— Когда я возвращалась, меня остановил капрал и спросил, не могу ли я ему помочь — весь день на марше он и все его отделение вынуждены было останавливаться каждую милю.
Наступило молчание; все пытались осмыслить последствия. Дизентерия распространится в полку со скоростью огня, придется замедлить темп и ползти черепашьим шагом из-за частых остановок, а люди с каждым днем будут слабеть.
— Насколько я поняла, — спокойно продолжила Джинни, — пока речь идет только об одном отделении. Я велела сержанту организовать для них отдельные уборные и поставить палатки подальше от остальных. Они должны готовить еду и питаться отдельно. Было бы лучше завтра остаться здесь, чтобы выяснить, распространилась ли вспышка дальше. Тогда больных сразу можно будет изолировать.
— Господи! Я не могу задержаться еще на один день, — воскликнул Алекс.
— Если ты не сделаешь этого, то через несколько дней болезнь охватит весь полк, — сказала Джинни, и это было бесспорно. — Сейчас симптомы не очень серьезные, и можно надеяться, что нам удастся удержать
«Серы! Какое, к дьяволу, она имеет отношение к лечению дизентерии? — подумал Алекс. — Очевидно, это еще один таинственный, но очень действенный рецепт Джинни». Он мерял комнату шагами до тех пор, пока наконец не смирился с неизбежным.
— Хорошо, мы останемся здесь. Это даст возможность провести учения с полком. На марше были некоторые послабления. Организацию я оставлю на вас — Он кивнул своим полковникам. — Завтра в десять я проведу смотр полка на лугу. Это порадует жителей и поднимет настроение солдат.
— Но, наверное, не так, как виселицы, — пробормотала Джинни, не в силах сдержаться. Комната опустела словно по волшебству. В ней остались лишь генерал и его беспокойная дама. — Прошу прощения, — быстро сказала Джинни. — В этом не было необходимости.
— Поскольку ты одержала победу в этом вопросе, то я согласен, что нет необходимости злорадствовать, — крайне сухо ответил Алекс. Он наполнил чашу вином и сделал глоток, разглядывая ее поверх края чаши. — Я не могу изменить того, что тебе не нравится, Джинни. Если бы это было возможно, я бы уберег тебя от этого, но такие вещи, хотя и неприятные, необходимы.
— Неприятные! — воскликнула она. — Это ты так называешь порки, позорные столбы и виселицы? Пытка беспомощного пленного, который ничего не знает, всего лишь неприятность?
— Людям нужен выход для их гнева, — сказал он. — Ты забываешь, что их ожидают бои и болезни, что они были вынуждены второй раз в течение семи лет оставить свои семьи, и только потому, что есть такие упрямцы, которые не способны смириться с окончательным поражением.
— Я не могу согласиться с этим. — Джинни отвернулась от него. — Все мои силы уходят на спасение жизней, генерал, а не на то, чтобы отнять их. Я облегчаю страдания, а не создаю их. Мы никогда не достигнем согласия в этом.
— А мы не можем условиться, что разногласия неизбежны, дорогая? Мне невыносимо это отчуждение. — Он говорил мягко, удивив Джинни, которая ожидала раздраженной реакции на ее отказ принять его точку зрения. — Я выслушал тебя сегодня, буду и дальше делать это, хотя не обещаю, что всегда смогу следовать твоим советам.
— Да, это действительно уступка, — сказала Джинни с дрожащей улыбкой. — Для меня тоже непереносимо отчуждение, любовь моя, и не меньше, чем напрасное кровопролитие. Вот в бою… там, наверно, это необходимо.
— Ты не поднимешься наверх? — тихо спросил он. — Ты мне очень нужна.
В комнате наверху они разрешили свои разногласия единственным доступным им способом, в божественном слиянии тел, принесшем также и единение душ, которое накрепко связывало их вопреки всем столкновениям.
Глава 18
— Полковник Бонхэм, не могли бы вы передать генералу, что я пошла еще раз повидаться с бабушкой Бартон? — С этими словами Джинни вошла в кухню на следующее утро, натягивая перчатки.