Возмездие (изд.1972)

Насибов Александр Ашотович

Фегелейн.Это не все.

Канарис.Ого, вы ненасытны. Ну?

Фегелейн.Что за тяжелый Клетчатый саквояж внесли в вагон вслед за вами? Я любопытен, как женщина, и мне все кажется…

Канарис.Здесь нет никакого саквояжа.

Фегелейн.Э, бросьте! Вот он, у двери… А, черт! Куда он девался?

Канарис.Здесь не было никакого саквояжа.

Фегелейн.Ладно, ладно. Пока я был занят журналами, кто-то выволок его из купе. Ведь так? Что ж, ваша

взяла. Провели меня, а теперь ухмыляетесь. Не рано ли?..

В пункт назначения поезд прибыл в середине дня. Канарис и Фегелейн немедленно проследовали в отель, где им были приготовлены комнаты.

Будто сговорившись, они заперлись в своих номерах и тотчас включили приемники. Обедали и ужинали они тоже у себя, боясь пропустить важное сообщение. Но Берлин передавал обычную информацию и музыку. А это означало, что Гитлер жив и невредим — весть о его гибели мгновенно разнеслась бы в эфире.

Ночью Канарис покинул отель.

Он вернулся под утро, принял ванну и лег в постель. Через несколько часов должно было начаться утомительное путешествие, перед которым следовало отдохнуть.

Но сон не приходил. Канарис ворочался в кровати, вспоминая все то, что удалось узнать.

Итак, Смоленск, середина дня. Над полуразрушенным городом воют сирены. Воздушная тревога загоняет людей в подворотни, подвалы и погреба. По опустевшим улицам мчится вереница автомобилей. Это Гитлер в сопровождении эскорта следует на аэродром.

Здесь уже стоит готовый к вылету самолет. В воздухе барражируют истребители. Короткая церемония прощания — и Гитлер поднимается в самолет. За ним следует свита. Адъютант генерала фон Трескова обер-лейтенант Фабиан фон Шлабрендорф, скрывая волнение, протягивает пакет адъютанту Гитлера — Брандту, прося передать его одному из офицеров «Вольфшанце». Он объясняет: в пакете две бутылки старого коньяка, до которого приятель большой охотник. Брандт берет пакет и скрывается в самолете.

Три часа дня. Ревут моторы. Самолет идет на взлет, отрывается от земли, ложится на курс.

В переданном Шлабрендорфом пакете — взрывчатка. Капсула химического взрывателя раздавлена. Бомба сработает через полчаса.

Самолет давно скрылся из глаз, а те, что посвящены в тайну пакета, не покидают аэродром, томятся в ожидании.

Полчаса прошло.

Еще полчаса.

И еще столько же.

Короткая радиограмма: самолет Гитлера приземлился на аэродроме близ Растенбурга, фюрер проследовал в ставку.

У генерала фон Трескова стучат зубы от страха. Он переглянулся с адъютантом. Тот понял. И вот из Смоленска уходит в воздух второй самолет. В нем только один пассажир — обер-лейтенант Фабиан фон Шлабрендорф. Он прибывает в «Вольфшанце», разыскивает Брандта и забирает пакет, который адъютант фюрера уже собрался передать по назначению.

На календаре — 13 марта 1943 года.

Канарис шумно переводит дыхание. Слава всевышнему, все обошлось.

Вообще-то он был убежден: Генрих Гиммлер не осмелится поднять на него руку. «Верный Генрих», как называет Гитлер рейхсфюрера СС и своего ближайшего сподвижника, на самом деле не такой уж верный. И если Гиммлеру удалось проникнуть

в тайну заговора против особы фюрера, то в свою очередь и Канарису кое-что известно о «первом эсэсовце» рейха. Причем он, Канарис, конечно же, намекнул об этом своему старому сопернику и недругу. А Гиммлер достаточно хорошо знает, с кем имеет дело, чтобы оставить без внимания это грозное предупреждение.

В дверь стучат.

Канарис включает свет, спустив ноги с кровати, нашаривает туфли. Кто бы это мог быть? Наверное, Фегелейн со своей очередной провокацией.

Он отпирает.

На пороге — командир подводной лодки, той самой, которая должна доставить адмирала к Абсту.

Почему он здесь? Моряк не должен был появляться в отеле!

Офицер протягивает бумагу.

Это радиограмма. Гитлер приказывает Канарису и Фегелейну немедленно прибыть в «Вольфшанце».

— Хорошо, — говорит Канарис, — приготовьтесь, снимаемся в полдень.

Он ковыляет к кровати, чувствуя, как слабеют колени.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Карцов лежал в кровати, занимавшей добрую половину тесного каменного закутка. Рядом стоял Глюк и кормил его с ложечки мясным бульоном, горячим, крепким. Чашка быстро опустела.

— Больше нельзя, — наставительно сказал Глюк. — Можешь подохнуть, если обожрешься.

И он ушел, заперев за собой дверь.

Абст пока не появлялся.

Трижды в сутки Глюк приносит еду, кофе. Почти не разговаривает. Задал несколько вопросов: возраст, профессия, долго ли пробыл в воде…

Счет времени Карцов ведет так: три приема пищи — следовательно, прошли сутки; вновь завтрак, обед и ужин — еще сутки долой.

Маленькая лампочка, подвешенная под самыми сводами, горит все время; свет ее чуть пульсирует.

Карцев сыт, отдохнул, полностью экипирован — на нем такой же вязаный свитер, брюки и шапочка, что и у Глюка. Одежду тоже принес рыжебородый — бросил на койку, показал рукой: одевайся! Вспомнив что-то, ушел и вернулся с парой войлочных туфель — швырнул их под ноги Карцеву и молча стал у двери.

Карцов натянул брюки, с трудом просунул голову в узкий воротник свитера, надел туфли.

Глюк сел на кровать, поднял штанину на левой ноге.

— Пощупай, — распорядился он, шлепнув себя по голени, — пощупай и определи, что здесь было, если ты действительно врач.

Карцов опустился на корточки, осторожно коснулся толстого иссиня-белого колена своего стража.

— Не здесь. — Глюк покрутил головой. — Ниже бери.

Руки Карцова скользнули к икроножной мышце, исследовали голень.

На кости было утолщение. Пальцы тщательно ощупали кость, промяли мышцы.

— У вас был перелом, — сказал Карцов. — Косой закрытый перелом, скорее всего, обеих костей. А лечили вас плохо: большая берцовая кость срослась не совсем правильно… Я не ошибся?

Глюк промолчал.

— Когда это случилось? Лет пять назад?

— Шесть…

Все это происходило вчера, на третий день пребывания Карцова в гроте.

А сегодня, тотчас после завтрака, Глюк вывел пленника из пещеры. За дверью их ждал радист.