Возмездие
Шрифт:
Фон Хорн покосился на самолеты, потом перевел взгляд на бегущих к колонне бойцов и партизан.
— Я вам верю, полковник, — сказал фон Хорн и обернулся к своему офицеру. — Передайте приказ: сложить оружие, Берг…
В колонне неожиданно грохнули взрывы и вспыхнуло несколько крытых грузовиков. Откуда-то снизу, где бушевало пламя, донеслись проклятия и стоны, беспорядочная стрельба…
Ерофеев направил автомат на фон Хорна. Берг тоже потянулся к кобуре.
—
В штаб отряда вошел майор Воробьев и доложил Млынскому:
— Товарищ полковник! Недалеко от нашего городка, в горах, красноармейцы освободили лагерь вывезенных из нашей страны детей дошкольного и школьного возраста, на которых фашисты проводили разные опыты. Страшно смотреть на их изможденные, высохшие, недетские лица…
Млынский вздрогнул, быстро встал.
— Сколько километров до этого лагеря?
— Километров тридцать — тридцать пять, не больше.
— Поехали, — проговорил Млынский и, надев фуражку, вместе с Воробьевым вышел из штаба.
Концентрационный лагерь находился в горах, на широком плато. Он обнесен двухметровым забором из колючей проволоки. Посреди лагеря, на солнцепеке, расположились в ряд десять приземистых деревянных бараков. В них на сбитых из досок нарах жили дети, вывезенные из Советского Союза. Рядом — большое, светлое, каменное, опрятное здание. Это больница, в которой фашистские «врачи» брали кровь у детей, проводили на них разные эксперименты, изможденных детей умерщвляли и отправляли в крематорий.
Стоит солнечный день. Набегающий с гор ветерок приносит прохладу. В освобожденном Красной Армией концентрационном детском лагере полным ходом идет работа по санитарной обработке детей. Прямо во дворе солдаты-парикмахеры стригут под машинку слипшиеся, завшивевшие детские волосы. Тут же в специальных автомашинах-банях медсестры и санитары снимают с них лагерные робы, моют, одевают их в новую детскую одежду, обувают и направляют на питательный пункт, который расположился у больницы под вековым дубом. Из дымящихся стоящих в ряд походных кухонь проворные повара черпаками наливают в солдатские котелки вкусный, приятно пахнущий борщ, накладывают в тарелочки гречневую кашу, кладут на нее по ломтику белого хлеба и вручают выстроившимся в ряд к кухням изможденным детям. Получив обед, они отходят в сторону, садятся за наспех сбитые солдатами из досок столы и жадно поглощают пищу.
Машина въехала в лагерь, остановилась возле комендатуры. Из нее вышли полковник Млынский и майор
— Главный врач сангруппы по эвакуации детей подполковник медслужбы Виноградов. Чем могу служить, товарищ полковник?
Млынский поздоровался с ним.
— Мы хотим осмотреть лагерь.
— Пойдемте, я покажу вам, как издевались над нашими детьми фашистские головорезы, — отозвался Виноградов, и они все вместе пошли по лагерю.
Млынский с болью в сердце смотрел на сидевших, лежавших на земле и бревнах худеньких, с бледными лицами, в лагерных робах с номерными знаками на груди детей, дожидавшихся очереди на стрижку. Он подошел к ним и спросил:
— Ребята, вы откуда? Из каких городов и сел?
Веснушчатый, лет двенадцати, мальчик, ласково взглянув на полковника, ответил:
— Я — из Минска, мой папа — партизан.
Черноглазая, лет пяти, девочка пролепетала:
— Я хочу к маме, — и расплакалась.
— Как тебя звать? — поглаживая ее по головке, спросил Млынский.
— Наташа, — несмело ответила девочка и снова расплакалась.
— Успокойся, Наташа, мы найдем твою маму, — проговорил Млынский и отошел от детей.
Остроносый, высохший, голубоглазый, лет восьми, мальчишка, не спускавший глаз с Млынского, вдруг вскочил с бревна и бросился к нему, выкрикнув:
— Папа, папа Ваня! Я — Володька!
Млынский, подбежав, подхватил мальчишку, поднял, взглянул ему в лицо и, покрывая его поцелуями, задыхаясь, проговорил:
— Володька!.. Сынок мой!.. Как я рад, что ты нашелся! — И из его глаз покатились слезы.
— Я тоже, — крепко обнимая за шею Млынского, пересохшим голосом прохрипел Володька.
Последние бои в Берлине…
Знамя над рейхстагом…
Обугленный труп Гитлера…
Подписание капитуляции в Карлхорсте…
Закопченные стены рейхстага, где рядом с другими расписался Ерофеев: «Ни хрена, дошли всем чертям назло. Фашистская Германия разгромлена. Возмездие свершилось. Старшина Ерофеев с Волги».
Внизу стояли и улыбались, глядя на эту надпись, Млынский, Канин, Хват, Карасев, Воробьев, Бейсамбаев, Бондаренко, Катя Ярцева и другие…
Возвращались на двух машинах. Пробирались по улицам, объезжая завалы и еще дымившиеся дома. И везде, куда ни глянь, — щебень, битый кирпич, стекла и белые флаги. Шли навстречу колонны пленных немецких солдат и офицеров.
В Веймаре было тихо и чинно. Целехонькие виллы прятались в зелени садов.