Возмездие
Шрифт:
Руки женщины не давали мне времени на изумление - они впивались коготками в концы моих волос, ее те
– 8 ло поднималось все выше и выше. Ноги расжались, приблизились к моему лицу и поглотили его в тесном объятии. Когда я сделал движение губами, чтобы захватить глоток воздуха, острый, нежный и обольстительный аромат опьянил меня. Мои руки в судорожном объятии обняли ее чудесные бедра, и я утонул в поцелуе бесконечном, сладостном, заставившем забыть меня все на свете. Стыда больше не было. Губы впивали в себя податливое тело и сами тонули в непрерывном лобзании, томительном и восхитительном. Тело женщины извивалось, как змея и влажный жаркий тайник приникал при бесчисленных поворотах к губам, как будто живое существо, редкий цветок, неведомый мне в мои 28 лет. Я плакал от радости, чувствуя, что женщина готова замереть в судорогах последней истомы. Легкая рука скользнула по моему телу, на секунду задержалась на тягостно поникшей его части, сочувственно и любовно пожала бесполезно вздувшийся кусок кожи и сосудов.
Эта дружеская ласка сделала чудо. Это было буквально воскрешение из мертвых, неожиданное и стремительное воскрешение Лазаря: сперва чуть заметно тронулась его головка, потом слабое движение прошло по его телу, наливая его новой, свежей кровью. Он вздрогнул, качнулся, как от слабости, и вдруг поднялся во весь рост.
Желание благодарно поцеловать женщину переполнило мою грудь: я сильно прижался губами к бархатистой коже бедер, оставляя на ней следы поцелуев. Затем я оторвался от этого чудотворного источника, его ароматная теплота вдохнула моего воскресшего Лазаря к жизни, нетерпеливый, мучительно сладостный тайник поглотил его в недра.
Наслаждения были легковесны, как молния, и бесконечны, как вечность. Все силы ума и тела соединились в одном желании дать, как можно больше этому полудетскому телу радости, охватившему меня своими объятьями. Ее руки сжимали мое тело, впиваясь ногтями в мои руки, касались волос, не забывая о прикосновениях более интимных и восхитительных. Не было места, которое не чувствовало бы их прикосновений. Как будто у меня стало несколько пар рук и ног. Я сам чувствовал невозможность выразить двумя руками всю степень этой радости, которая переполняла меня. Пои пальцы перебегали по спелым яблокам ее налившихся грудей, щупали ее голову, волосы, плечи. Было мучительно, что я не имею еще рук, чтобы ими ближе, теснее прижать к себе обнимавшее меня тело. Я хотел бы, как спрут, иметь четыре пары рук, чтобы взять ее тело. Сколько времени, мгновение или вечность, длились эти объятия я не знаю. Внезапно, обессиленно мы разжали руки, замерли от счастия и удовольствия. Мы заснули, прижавшись друг к другу.
Ч А С Т Ь 2
Не знаю, как долго я проспал. Разбудил меня осторожный шорох. Так иногда в самой глубокой тишине может разбудить слабый скрежет зубов. Еще бессознательно я открыл глаза и увидел, что женская фигура, наклонившись, сидя на корточках, что-то ищет на полу при слабом свете. На ней ничего не было. Я быстро поднялся, но в тот же момент раздался ее испуганный голос:
– Не смейте смотреть на меня, отвернитесь от меня, я раздета.
Мне было трудно удержаться от смеха, эта неожиданная стыдливость после всего, что произошло, была слишком забавной. Но я послушно закрыл глаза с чувством некоторого удовлетворения, которое всегда доставляла мне мысль, что ты обладаешь женщиной, не слишком доступной и не лишенной стыдливости и, как только мои веки сомкнулись, я снова почувствовал приступ непреодолимой дремоты. Однако женщина не дала мне уснуть прежде, чем я ушел на свою постель. Я разделся, умылся, погрузился в неясную прелесть сновидений. Ни одного из них я не запомнил. Бывает так, что целая стая снов осеняет наш покой, сменяясь радостным и быстрым чередованием, свежестью счастья. Подсознательно мне врезался в память один из них, последний. Мне чудилось, что ранним утром я лежу у себя в комнате, где прошло мое детство и юность. Я сам еще юн, мне 17 лет. Сквозь сомкнутые веки я чувствую, как золотые солнечные лучики врываются в комнату и в сверкающих полосах пляшут серебряные пылинки. Ласковый крошечный котенок играет, прыгает по моему телу. Движения его щекочут меня. Вот он пробежал по моим ногам, остановился, будто бы в раздумье, или вернуться обратно, или свернуться клубком. Я ясно вижу его смешную мордочку, которая с любопытством озирается вокруг. Он делает грациозное движение и вдруг в острых щелочках его зрачков загорается интерес - он увидел что-то привлекательное. Оно так близко от его мордочки, что он не меняя позы может достать его, надо только протянуть лапку. Такая забавная игрушка. Он шаловливо трогает лапкой и смотрит, как она слегка качнулась. Котенок заинтересовался. Осторожно приподняв двумя лапками этот предмет, он рассматривает его. Это очень интересно. Забавная игрушка, словно учитывая его желание, поднимается, как живая. Он быстро ударяет ее лапкой и, выгнув спину, взъерошив шерсть, приготовился защищаться. Она обиделась на его дерзость, стала во весь рост и оказалась больше, чем сам котенок. Он напуган, его мучает любопытство. Кто знает, может быть красный, свежий кусочек съедобен. Враг не хочет нападать, он не обращает внимания на пристальный взгляд узких зрачков, он хочет опять уснуть, когда, внезапно осмелев, котенок решает коснуться языком его головки. Маленькие лапки с нетерпением перебирают по коже. Это не удается и коготки чуть-чуть царапают мне бедро и живот. Внезапно во мне пробудилось сознание. Я увидел освещенное солнцем купе. Поезд стоял. Женское личико, любопытное и смешное, как у котенка, смотрело на меня. Незнакомка, ведь я не знал еще, как ее зовут, сидела на постели, облокотившись на столик, разделяющий наши диваны и наблюдала за мной. Теперь я мог разглядеть ее лицо. Оно было прекрасно.
Неровные
– Наконец-то, разве можно быть таким соней?
– я хотел подвинуться к ней, но она предупредила меня. Не надо, хочу к вам!
Она быстро перебросила свое тело ко мне на диван. Я остался лежать неподвижно. Она села у меня в ногах и по-очереди подобрала ножки. С улыбкой посмотрела мне в лицо. Острые, чудесные груди просвечивались скозь тонкий батист рубашки такой короткой, что она оставляла открытыми ее ножки. Блестящие коготки на них прижались к полотну простыни, круглые колени слегка приподнимались, линии безупречной чистоты вели от них к бедрам, розовому мрамору живота. Там, где эти линии готовы были соединиться на меня смотрел, разделяя их, большой удлиненный глаз. Он не был светел и смешлив, как глаз женщины. Из-за густой сети его приподнятых ресниц проникал глубокий взгляд пристально и слегка расширенного разреза, из которого чуть-чуть выглядывал зрачок.
Казалось, этот глубокий глаз мирно и неслышно дышит, чуть заметно сужаясь и расширяясь. И с этим дыханием приоткрывалась какая-то неведомая глубина. Да, именно так. Мне казалось, что сама женщина пристально и зовуще смотрит на меня, подчеркивая красоту ее по-турецки сложенных ног. Этот настойчивый взгляд потряс меня. По мне пробегали желания, и, зажженый этим огнем светильник, выдал перед ней огненный язычек пылающего тела. Насытившись волнением, которое она читала в моих глазах, женщина приподнялась на колени и меряющий меня взгляд стал еще глубже, расширяясь с нетерпением и вниманием. У меня не было сил приподняться. Я ждал, Елена (я уже знал, как ее зовут) придвинулась ближе. Круглые ее колени крепко охватили мои бедра и она стала медленно опускаться на то, что ее ждало, стоя во весь рост. Я знал, что через секунду наступит наслаждение, столь же сильное, как и испытанное несколько часов назад. Я ждал, затаив дыхание.
Я почти ощутил, как мой член погружается в горячую глубину. Но, едва коснувшись того, что ее ожидало в этом погружении, Елена быстро привстала и села спиной к моему лицу. Не знаю, сколько времени продолжалась эта пытка блаженством. Ни на одну минуту тело женщины не оставалось неподвижным, и в то же время изгибы ее были такие вкрадчивые и медлительные, что казалось я никогда больше не смогу отвести взор, так долго томивший меня. Она прижалась к моей голове все так же, обнимая меня коленями. Вдруг я ощутил у себя на губах шелковые ресницы, припухшие веки закрывали мне рот и розовый требовательный зрачок коснулся моего языка. О! Теперь я был не так безрассуден и не терпелив, как ночью. Я уже мог рассчитывать силу и нежность моих ласк. Я не знаю, какие ласки наиболее отзывчивы и пленительны, я послушно откликнулся на зов моей страсти, почти жестокой от невозможности найти себе удовлетворение. Елена склонилась надо мной, внезапно ее талия наклонилась, руки упали к моим коленям, мои бедра ощутили упругость ее груди. С невыразимым содроганием я ощутил ее ласки, они же были непередаваемо сладостны. Ножки Елены сжимали мою голову, ее ноготки бессознательно царапали мне ноги, ее литой ротик ласкал вибрирующую от наслаждения кожу неисчислимым количеством поцелуев, легких, мгновенных, влажных. Потом горячие губы впились в выдающуюся часть моего тела, которая исчезла за их мягкой тканью так, что я чувствовал прикосновения острых зубок, слегка сжимавших напряженную часть тела. Момент сильнейшего упоения приближался, тело женщины изгибалось в пароксизмах страсти, руки рвали полотно простыни. Вдруг она вся ослабела, словно раненая птица. Ее губы оторвались, ноги расжались и безжизненное тело распростерлось около меня. Ее горячая щека лежала на моих бедрах. Я пока не был утомлен и хотел возобновить ласки, но ее утомленный голос остановил меня:
– Нет, нет, подожди, дай мне прийти в себя! Медленно потекли минуты, солнце поднималось над горизонтом и шелк волос отливал золотом. Они были так близко, что мое дыхание шевелило их нити, на которых блестела влага, как роса на утренней траве. Елена приподняла голову и сейчас же откинулась опять, вытянув ноги. Уютное тепло во впадине притянуло мои губы. Это прикосновение пробудило Елену от легкого покоя. Мелодичный тихий смешок мешал ей говорить. Ой, ой, оставь, я боюсь, ой! Не могу, ха-ха-ха, пусти, боюсь щекотки...
Опять круглые колени охватили мои бедра, розовый язычек выглянул из маленькой, жадно раскрытой пасти. Жаркий зев ее приближался и, наконец, поглотил горящий перед ним светильник. Влажно дышало ее тело вокруг воспаленного венчика. Я видел по лицу Елены, что она опять поддается опьянению, ноздри ее раздвинулись, полузакрытые глаза мерцали почти бессознательной синевой. Рот приоткрылся, обнажая мелкий розовый жемчуг зубов, сквозь который чуть слышен был взволнованный шепот:
– Ну иди, иди же, теперь хорошо... нет, нет, не спеши... делай это равномерно...