Возмездие
Шрифт:
— Если сможете, господин Парвус, уничтожьте эти орудия!
— Ничего нет проще, господа!
Через две недели на Обуховском заводе возникли рабочие беспорядки. Пролетарии зачем-то принялись крушить новейшую линию, где изготавливались корабельные орудия.
Первый экзамен Парвус таким образом выдержал с блеском.
В начале 1915 года Парвус встретился в Турции с германским послом и заявил ему, что интересы Германии и русской революции совпадают полностью. Однако ранней весной началось большое наступление генерала Маккензена, и от предложения Парвуса отмахнулись. Вскоре однако о нём пришлось вспомнить. Парвус
Взамен он положил на стол детально разработанный «Меморандум». В этом документе планировались массовые забастовки на Обуховском, Пугиловском и Балтийском заводах (лозунги: «Мир и свобода!») и взрыв железнодорожных мостов на главных русских реках. В диверсионных планах предусматривалось участие боевиков Уральской организации большевиков… Парвус также предлагал уже испробованные в 1905 году акции: поджог нефтяных скважин на Кавказе и разжигание национальной розни. Особенное внимание он уделил беспорядкам на своей родной земле — на юге Украины. При этом он рассчитывал на помощь Турции — в частности, её военного флота у берегов Крыма и Кавказа.
«Меморандум» был одобрен без всяких замечаний.
29 декабря 1915 года Парвус выдал первую расписку о получении миллиона золотых рублей (банку Варбурга, в Гамбурге).
В тихом и благополучном Копенгагене внезапно появляется скромное учреждение: «Научно-исследовательский институт для изучения последствий войны». Он обзаводится филиалами в Швеции, Турции и, естественно, в Германии.
К деятельности института проявляет пристальный интерес полковник Николаи, руководитель германской секретной службы. В числе научных сотрудников института подвизается Ганецкий-Фюрстенберг, один из самых надёжных связников Ленина (в советское время он становится заместителем наркома иностранных дел). К концу войны денежные обороты института достигают 22 миллионов марок.
Лето 1917 года. Первые месяцы после падения самодержавия проходили в обстановке политического и хозяйственного хаоса. Армия разваливалась, промышленность останавливалась. Временное правительство судорожно дёргалось и день ото дня теряло полноту власти. Петроградский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов неторопливо, но основательно завладевал влиянием в главном городе страны, опираясь на массы разнузданной тыловой солдатни и на рабочие отряды, сформированные на всех крупных заводах столицы (так называемая «Красная гвардия»).
В конце августа Россия была потрясена отчаянным воззванием Керенского («Всем, всем, всем!») о мятеже генерала Корнилова, Верховного главнокомандующего русской армии. Боевой заслуженный генерал будто бы возмутился угнетающим положением в стране, снял с фронта боевые части и двинул их на Петроград: железной рукою наводить порядок. Мятеж однако не продержался и дня и был ликвидирован в самом зародыше. Кем, какою силой? Пустозвоном Керенским, щеголявшим в те дни в ярко-жёлтых сапогах с серебряными шпорами.
Николай Иванович Ежов к своему изумлению внезапно обнаружил, что никакого мятежа Корнилова не было и в помине. Керенский по чьему-то наущению прибегнул к грубой провокации, заставив Россию вздрогнуть от ожидания генеральского террора.
После «Корниловкого мятежа» Керенский окончательно уступил Троцкому реальную власть в России. В эти дни военный министр Временного правительства Верховский (родственник Керенского) вынужден был с горечью признать на заседании кабинета: «Господа, у нас нет армии!» Военная сила, а точнее — сотни тысяч тыловых солдат, оккупировавших Петроград, и отряды вооружённой из государственных арсеналов «Красной гвардии» целиком и полностью подчинялись столичному Совету, а конкретно — Троцкому.
Очередное узнавание Ежова касалось бурных дней, вошедших в Историю под названием Великого Октября. Главным событием подавался штурм Зимнего дворца, где до последнего часа заседало Временное правительство. Сигналом к штурму якобы послужил выстрел из носового орудия «Авроры». Об этом писались книги, снимались фильмы, ставились спектакли.
Как же выглядели революционные события на самом деле?
Штурм Зимнего дворца действительно состоялся, только без выстрелов и крови. Перепуганное правительство безропотно дало себя арестовать и поплелось через мост в Петропавловскую крепость садиться в камеры Алексеевского равелина.
Случилось это в ночь на 26 октября.
Однако тремя днями раньше Троцкий, руководимый Томпсоном из номера отеля «Франция», совершил лёгкий захват Петропавловской крепости. Обосновавшись там со своим личным штабом, Троцкий превратил крепость в центре Петрограда в настоящую боевую цитадель. Оттуда он стал уверенно направлять события тех исторических дней. В частности, судьбоносное заседание Второго Всероссийского съезда Советов проходило под его властную диктовку.
Так что штурм Зимнего дворца по большому счёту был не нужен, а выстрел «Авроры» (кстати, не холостым, а боевым снарядом) прозвучал, можно сказать, лишь для учебников Истории.
В свете этого становится понятно, почему у власти оказался Троцкий, но не Ленин.
А в России, сбросившей и царя, и Керенского, воцарился отнюдь не ленинизм, а троцкизм!
Первое назначение Троцкого в республике Советов — народный комиссар иностранных дел. В одночасье он становится вровень с полномочными представителями великих стран планеты.
Несмотря на свержение самодержавия, Россия продолжала находиться в состоянии войны с Германией, а следовательно и в союзничестве с Францией и Великобританией.
Переговоры в Брест-Литовске явились первой крупной акцией Смольного. Правительство республики Советов объявило на весь мир, что более воевать не намерено.
В январе наступившего года в пограничный Брест-Литовск отправилась полномочная делегация во главе с наркомом иностранных дел Троцким. Он, пока шло утрясение протокольных вопросов конференции, держался с подчёркнутой независимостью. С его вывороченных губ не сходила снисходительная усмешка.
…Как рассчитывал Троцкий, так и получилось: у его партнёров по переговорам, у всех этих отчаянно фальшивящих людей, прекратилось всякое шевеление, даже дыхание остановилось. Устами наркома иностранных дел советская сторона надменно заявила: