Возьми мое проклятие

Клыкова Юлия Константиновна

Пока он изучал двор, одновременно прикидывая, как подать Филиппычу идею проникнуть внутрь, тот ходил следом, услужливо направляя фонарик на стены, окна, порог. Когда вернулись к калитке, на мгновение осветил опломбированную дверь, заставив усомниться в целесообразности задуманной проверки, но острый зуд внутри так и подбивал устроить провокацию, потому, отбросив сомнения, Андрей повернулся к товарищу, нащупал ключ в левом кармане брюк и спросил:

– Ну что, устроим обыск? Тебе же интересно, кто её убил?

– А? – от удивления Филиппыч

дёрнулся, рука его мотнулась и луч, сделавший оборот, на мгновение выбелил ошеломлённое лицо. – Чегой-то не пойму я тебя, Андрюшка. У тебя ордер есть?

– Да какой там ордер! – Андрей фыркнул, достал из кармана подброшенный Борисовым ключ и потряс им перед Филиппычем. – У меня есть кое-что получше!

– Кхм…

Старик кашлянул и скосил глаза на ключ, отчего его лицо, освещённое тусклым светом опущенного фонаря, приобрело жутковатый вид. Задумчиво взъерошив волосы, он недоумённо протянул, вплетая в речь клоунские интонации:

– Восемьдесят семь лет живу… Много чего видал, но не ждал, что самый честный из известных мне ментов, и службу-то оставивший из чистоплюйских соображений, предложит мне, пожилому и глубоко порядочному человеку, пойти на дело.

Андрей хмыкнул, но не стал разубеждать Филиппыча в собственной «чистоплюйственности». Все не вполне законные делишки он всегда проворачивал в одиночестве; не получив магарыча, палки в колёса не ставил, никогда не хвастался взятками, уродам, вызывающим омерзение, не помогал – потому-то у окружающих и правда частенько складывалось впечатление, что он пуленепробиваемо честен. Даже приятно, чёрт возьми.

Но ёрнический тон старика не ввёл Андрея в заблуждение: зная Филиппыча больше двадцати лет, он легко считал и тщательно скрываемый шок, и досаду, и подозрение. Будь у него меньше опыта в общении с преступниками, поверил бы безоговорочно, а так лишь чуть расслабился. Но Шашкову не хватило терпения выдержать саркастическую интонацию – направив фонарь в лицо Андрея, тот сорвался на крик:

– Откуда ключ? Отвечай!

Андрей моргнул и загородился рукой от света:

– Эй! Ты чего так взбесился? Знакомый мне ключ дал, успокойся!

– Знако-омый? – недоверчиво протянул Филиппыч, но фонарь отвёл. – Из ментуры, что ли?

– Да тебе-то какая разница? Не думаешь же ты, что это я убил?

Эти слова вогнали старика в ступор – похоже, тот и в самом деле решил именно так, поэтому надолго замолк с озадаченным выражением лица, обдумывая вопрос. Наконец, отрицательно покачал головой.

– Ты прав, прости. Что-то я перенервничал. Я же тебе в прошлую субботу звонил – жена телефон взяла, мы ещё с ней немного поговорили. Ты в душе был. Помню, сказала ещё, ты только что закончил какое-то тяжёлое дело. Стало быть, не мог отлучаться раньше. Да и в тот день дома находился.

От этих рассуждений Андрей захохотал в голос, напрочь наплевав на конспирацию. Нет, ну молодчага же Филиппыч! Как переиграл его! Или не переиграл, а действительно испугался, но

это не так неважно. Дурацкая, в общем-то, была затея. Шитая белыми нитками.

– Ладно, не хочешь, пойдём обратно, – успокоившись, предложил он, пытаясь сгладить неприятную ситуацию. – Чего тут торчать? Прогулялись, посмотрели… Пора по домам, в люлю.

Но Филиппыч снова его удивил – неловко переступив с ноги на ногу, повёл фонарём в сторону порога, высветил опечатанную дверь и виновато признался:

– Да я как раз не прочь… Нельзя это убийство так оставлять. Никакое нельзя, но это в особенности. Но что ты с этой штукенцией сделаешь?

И он кивнул на круглую металлическую пломбу, заполненную пластилином. Андрей прищурился:

– Ты прав. Просто мне эта идея только что в голову взбрела. Ключ-то мне случайно подогнали. Я и не думал об этом всерьёз, но тут ты предложил прогуляться…

– А зря! – погрозил пальцем Филиппыч. – Не спрашиваю, кто так удружил, но согласись: всё равно нужна страховка. Не можем же мы наследить? Хотя бы перчатки!

– Да не собирался я туда лезть! – махнув рукой, соврал Андрей, и, ощутив необъяснимый азарт, вдруг рубанул правду. – Интересно стало, как ты на ключ отреагируешь! Криминалисты считают – убийца слабый и высокий. Предполагают – подросток, женщина… Или старик.

– Что-о?

Филиппыч вытаращился, как будто поперхнулся и не может дышать. Даже в слабом отсвете фонаря было заметно, как его лицо заливает свекольный румянец возмущения. Моргнув, он дёрнулся, и на долю секунды Андрею показалось, что старик сейчас расхохочется, но тот внезапно нахмурился, сунул ему фонарик и запальчиво произнёс:

– Это я-то слабый? Я?! Да ты, я смотрю, совсем оборзел, Андрюха! Гляди!

И, сделав несколько шагов вперёд, резко опустился на землю, упёрся ладонями в нижнюю ступень и вытянул ноги:

– Считай вслух!

Он принялся отжиматься – быстро, размашисто, касаясь грудью порожка. Андрей стоял позади и послушно считал. Добравшись до двадцати, не выдержал и сказал:

– Филиппыч, хорош. Я всё осознал. Мне стыдно. Заканчивай выкаблучиваться.

– Ха! – ответил тот, проигнорировал требование и очередной раз согнул руки. Так бы, наверное, и отжимался до упада, если бы от двери не донёсся скрип. Андрей повёл рукой, смещая фонарь повыше, а Филиппыч сменил позу – переместился на корточки, а затем выпрямился в полный рост.

Дверь открывалась, тихонько поскрипывая. Пломба никуда не делась, только утопленный в пластилине язычок почему-то оказался повёрнутым вниз, а не перекрывал, как должно, узкую щель. Но при этом выглядел совершенно нетронутым. Распахнувшись во всю ширь, дверь коснулась деревянных перил и застыла. В сенях что-то грохнуло, застонали половицы, будто кто-то потоптался на месте, раздался глуховатый смешок и следом за ним кашель. Доски заскрипели под удаляющимися шагами, и Филиппыч, хватая Андрея за локоть, напряжённо выдохнул в ухо: