Возмутительный страусёнок
Шрифт:
— Ну, а что ты думаешь обо мне? Вот, например, ответь правду, нравлюсь я тебе или нет?
— Н-ну, если говорить правду, — начал страусёнок.
— Конечно, правду, — подбодрил носорог.
— … то не очень.
— Почему это не очень? — оторопел носорог. — Ну-ка, объясни.
— Н-ну… безобразный Вы очень. Туловище, как бочка, а ноги как будто ватой набиты. И рог у Вас кривой, — вдохновляясь, пояснял страусёнок. — Лоб низковат, а хвост просто несолидный какой-то…
— Та-ак, — мрачно протянул носорог, — ну, а теперь скажи честно, что тебе во мне нравится?
— Честно?! —
— Честно! Честно! — угрожающе хрюкнул носорог.
— Ну, если честно, то ничего не нравится. Вид у Вас — отвратительный… Бр-рр, даже смотреть на Вас противно.
Носорог засопел так сильно, будто из него выпустили пары. Он опустил голову к самой земле и двинулся на страусёнка. Да так стремительно, что, не будь страусёнок проворен, как все страусы, несдобровать бы ему. Едва успел он отскочить в сторону, как разъярённый носорог пронёсся мимо, сметая с дороги кусты и подминая траву.
А страусёнок, вытянув вперёд свою длинненькую шейку, кинулся бежать со всех ног в другую сторону. А надо сказать, что все страусы отменные бегуны и догнать их непросто даже более подвижным и быстроногим животным, чем носорог. Страусёнок бежал быстро и долго до тех пор, пока силы не покинули его, и тогда он пошёл шагом. Сердце колотилось в его груди, а мысли вихрем проносились, сменяя друг друга, и были они невесёлые…
«Трижды я сказал правду, и трижды это не принесло пользы. Первый раз обезьянке Шка-Кро, второй раз — Хромой Антилопе, а третий — мне самому. Странно как-то получается. И совсем не так, как говорила мама. Может быть, она что-то спутала? Может быть, лучше говорить неправду, чтобы тебя любили и хвалили? Или вообще ничего не говорить? Или, — если мама не всё перепутала, только немного, — надо говорить полуправду?»
Размышляя таким образом, страусёнок все шёл и шёл, пока не увидел впереди знакомой высокой горы, покрытой белым… сахаром, в чём страусёнок был абсолютно уверен.
У подножия горы сидел жёлтый и немного коричневый Лев, самый справедливый из львов. Он был один, и, увидев страусёнка, подходящего к нему, он произнёс своё любимое: «Гм…». Страусёнок, растерянный и поникший, подошёл к повелителю равнин и сказал:
— Моя мама учила меня всегда и всюду говорить правду. Она говорила, что нельзя скрывать того, что знаешь, что слышал и что думаешь. Трижды я говорил сегодня правду, и трижды это не принесло никому пользы.
И страусёнок рассказал повелителю Великой равнины о своих встречах. Лев выслушал его внимательно и сказал:
— Видишь ли, правда слишком драгоценна, чтобы ею можно было пользоваться как разменной монетой. Не следует также обращаться с правдой к тому, кто к ней безразличен, так как, переданная из уст в уста, она порождает сплетни. Поэтому не надо без особой нужды передавать то, что не нужно, тому, кому не нужно. Запомни это, — сказал Лев и замолчал.
— Я запомню это, — пискнул страусёнок. — А моя мама? Значит, она ошиблась?
— Слова редко
— Но разве я сказал неправду Чёрной Пантере?
— Ты правдиво передал сказанное, которое на самом деле не было правдой, а лишь мнением или, точнее, пожеланием маленькой Шка-Кро. Но у каждого может быть своё мнение, и любой спор в этом случае бесполезен. Он не имеет смысла, так как в спорах рождается истина, а такой спор не способен её установить. Поэтому личное мнение может не быть правдой, запомни это.
— Я запомню. Но разве я сказал неправду Хромой Антилопе?
— Свою правду ты употребил во зло. На самом деле это лишь предположение. Может быть, Хромой Антилопе повезёт, нога её заживёт, и она отыщет своё место в стаде. В этом случае ты просто проявил жестокость.
— А как же носорог?! — воскликнул страусёнок возбуждённо. — Он сам просил меня сказать, нравится ли он мне. И я ответил правду.
— Ты действительно сказал то, что думал, только это не была правда. Многие, — тут Лев сказал своё любимое «Гм…» и, как показалось страусёнку, с сомнением ухмыльнулся, — возможно, нашли бы носорога красивым. Но правдой является лишь то, что он велик и раздражителен. И часто невежлив.
— Значит, я сказал полуправду, а он не сумел понять меня. И ещё это означает, что даже взрослые не всегда умеют отличать правду от полуправды и неправды. Ведь так? Ох, и трудная вещь правда. И такая запутанная, что не все взрослые, и даже моя мама, легко узнают её.
— Видишь ли, малыш, правда отражает лишь то, что безусловно есть. И не надо путать с правдой точность передачи слов, мнений и даже событий. Всё это слишком сложно для тебя, но когда ты вырастешь, ты обязательно всё поймёшь. Это говорю тебе я, Лев, повелитель равнин.
— А когда я совсем, совсем вырасту, я буду как все знать, что где можно и нужно говорить, да? — не унимался страусёнок.
— Может быть и так, лишь бы ты никогда не говорил неправды
— Значит, я буду жить в мире полуправды?!
— Что ж? Можно сказать и так. Ведь не сказать правды — это ещё не значит солгать. А сказать её можно не всегда. Гм, — произнёс задумчиво самый справедливый из львов и, тряхнув гривой, сказал: — А теперь ступай домой, малыш. И скажи маме, что ты скоро вырастешь и не будешь доставлять ей и другим столько хлопот, сколько доставляешь сейчас. Ступай, малыш. — И самый справедливый из львов отвернулся, как бы давая понять, что не задерживает страусёнка больше.
И страусёнок побежал домой. Потому что он очень торопился рассказать маме, что сказал ему о правде жёлтый и немного коричневый Лев, самый справедливый из львов.
— Наконец-то! — возбуждённо воскликнула мама-страусиха. — Изволил явиться! И где же ты пропадал?
Но её замечательный малыш молча подошёл к ней и уткнулся в крыло. И так уж устроено материнское сердце, что все правильные и воспитывающие слова, которые она собиралась сказать страусёнку, как-то сразу вылетели из её головы, и она нежно и обеспокоенно его спросила: