Возмужание
Шрифт:
Византийские гости, что постарше, вполголоса переговариваясь, сидели на лавах, расстегнув собольи шубы и сняв лохматые русские шапки. На ногах у всех были русские валенки – единственное спасение от непривычных для греков холодов. Молодые греческие юноши стояли у стены, держа в руках какие-то ларцы, тюки и свёртки.
С появлением княгини гости дружно встали и склонились в низком учтивом поклоне. Ольга взошла на трон, принадлежавший ещё Игорю, изукрашенный дивными перламутровыми раковинами, жемчугами и самоцветами, и обратила взор на купцов.
Старший из них по имени Апраксий – небольшого росточка тучный
– Великая княгиня и мудрая правительница русской державы! От имени христолюбивого базилевса греческого Константина Седьмого Багрянородного и нас, его верноподданных, скромных гостей византийских, позволь приветствовать тебя и пожелать здоровья и процветания тебе, твоему сыну, великому наследнику Святославу и всей земле русской! В знак искреннего расположения и глубокой дружбы позволь передать тебе, великая княгиня, эти небольшие дары по случаю ваших Колядских святок и нашего величайшего праздника Рождества Христова!
По знаку Апраксия двое юношей, подняв большой окованный ларь с витиеватым узором на крышке, поднесли его на расстояние нескольких шагов от княгини и с поклонами удалились. Даже с затворённой крышкой из ларя растекались удивительно тонкие душистые ароматы.
– Византийские масла, благовония и притирания для светлейшей княгини! – провозгласил грек.
Так же, повинуясь руке Апраксия, на дубовый стол легли, нежно шурша, тончайшие паволоки, тяжёлые бархаты и парча, а в малом ларце заискрились золотые украшения с дорогими самоцветами.
– А ещё во дворе, светлейшая, трое саней с винными амфорами – самое лучшее вино из солнечной Византии!
– Благодарю вас, честные гости, – отвечала княгиня, – и взаимно желаю здравия и всех благ земле византийской и её великому императору Константину!
Ольга тихим мановением руки дала знак, и несколько молодых стройных гридней, подхватив тяжёлый ларь и прочие подношения, снесли их в княжескую сокровищницу.
– Садитесь, прошу! – пригласила она купцов и, когда те расселись по лавам, спросила: – А что, гости греческие, довольны ли вы торгом в Киеве, не испытываете ли в чём затруднений?
Вновь поднялся Апраксий:
– Торги наши, слава Богу, идут помалу. Не так, как осенью, конечно, но торгуем. Имеется у нас, великая княгиня, просьба одна к твоей милости… – Апраксий помялся.
– Реки, – разрешила Ольга.
– На Руси празднества начались… Людишки работные пьют много, а после того драки и свары устраивают… Нынче кузнецы и медники с Подола упились и в торговом доме у Гавринопула, – кивнул он на осанистого чернобородого грека, – бесчинства устроили, лавки и посуду побили, а также отроков наших… Те лежат, работать не могут… Ольга нахмурилась.
– Свенельд здесь? – обратилась она к Фарлафу.
– Здесь, мать княгиня! Во дворе за распределением греческих даров следит.
– За порядком бы лучше приглядывал, – вполголоса произнесла Ольга. – Кликни воеводу! – велела.
Свенельд, обсыпанный снегом, скоро вошёл в гридницу, остановился посредине и отвесил поклон, приложив руку к груди.
– Звала, светлейшая?
– Вот что, Свенельд. Греческие гости жалуются на бесчинства. Да и я, сам знаешь, драк не люблю. Посему требую всякие буйства прекратить. Зачинщиков – в железо
– Слушаюсь, великая мать княгиня, – вновь поклонился Свенельд. – Сейчас же разошлю наказ всем тиунам [7] и вышлю усиленные отряды дружинников.
– Разошли, Свенельдушка, и проверь исполнение, – уже мягче сказала Ольга. – Ну, иди, – отпустила она воеводу.
Греческие купцы тоже поднялись. Благодарно кланяясь, они всячески выражали свою признательность и вскоре ушли. Думы княгини снова прервал Фарлаф, доложивший, что пришёл поп Михайлос – священник из Ильинской церкви, которого Ольга хорошо знала.
7
Тиуны – градоначальники, княжеские управители.
– Проси, – кивнула охоронцу княгиня и сошла с трона, – в беседах с пастырем она не придерживалась строго державного тона.
Михайлос был ещё не стар, в его рыжеватых волосах и бороде лишь изредка поблёскивала седина. В отличие от пышных купеческих нарядов его облачение было строго-чёрным. Однако ткань его сутаны представлялась не дешевле, а большой крест с рубинами на золотой цепочке стоил не менее всех купеческих перстней. Взор его обычно выражал христианское смирение, а голос – добродетель, и лишь в очах иногда проскакивали искры, выдающие острый ум, сильную волю и скрытую хитрость, столь свойственную тайным изведывателям и стратегам.
Отец Михайлос, учтиво поклонившись и поздоровавшись, приблизился к Ольге, держа в руках нечто похожее на большую свёрнутую хартию.
В это время из-за неплотно прикрытой двери в светлицу послышался шорох, затем показалась лапа, а за ней и пятнистая морда. Привычно отворив дверь, Кречет вошёл в гридницу, зевая и потягиваясь после сна. Отец Михайлос предусмотрительно остановился. Пардус, подняв уши, рыкнул на священника, но Ольга взяла Кречета за ошейник и отвела в сторону.
– Лежи здесь! – приказала она.
Пардус послушно вытянулся на медвежьей шкуре, взгляд его снова стал безразличен. Положив голову на лапы, он решил подремать ещё.
Ольга с отцом Михайлосом сели на лаву поближе к светильнику.
– Нынче есть великий праздник рождения Бога нашего Иисуса Христа, – сказал Михайлос, перекрестившись при упоминании имени. – По сему случаю от святой церкви для тебя есть подарок, достойнейшая княгиня! – Пастор говорил на славянском довольно хорошо, только чаще обычного в его речи проскальзывали слова «есть» или «иметь». Он извлёк небольшой золотой образок, усыпанный мелкими жемчужинами, на котором цветной эмалью был изображён Христос на зелёном лугу среди отары белых овец. – Всяк, кто есть премудрость ищущий, пусть найдёт жемчуг многоценный, который есть Христос – единый пастырь душ наших, Спаситель и Утешитель! – проникновенно сказал Михайлос. – И да будем мы достойны принять Его в тот час, когда Он сойдёт с небес на землю и учинит Страшный суд, воздав каждому по делам его: праведному – царствие небесное и красу несказанную, вечное бессмертие и веселье, а грешникам – геенну огненную, страдания и муки без конца…