Вознесение черной орхидеи
Шрифт:
– На Париж только в 9 часов вечера.
– Вы изменили планы?
– Зная, как маленькие девочки любят опаздывать, я просто решил не рисковать, … ну и да, навестить сына в случае, если бы ты передумала быть со мной. Теперь, боюсь, нам придется туда слетать вместе… но неделями позже.
– Ну вот!!!
– Может, хватит обижаться, и просто поцелуешь меня?..
Замершее время… Оно само координирует свой бег, повинуясь исключительно искренним эмоциям. Он не может поверить собственному счастью. Тому факту, что снова держит в своих руках самое драгоценное чудо, которое только может существовать в мире. И никто и никогда теперь не сможет отнять у него эту девочку, которая стала смыслом всей его жизни. Как ему не терпится сейчас увезти ее, скрыть от любопытных глаз, пить ее открытую искренность зародившейся любви жадными глотками, отдавая взамен куда больше! Он не спешит.
Они покидают здание аэропорта рука об руку, не желая задерживаться больше ни на минуту. Страсть, усиленная спиралями поглощающего счастья, прошивает последние стежки их единения. Если бы он сомневался в своем принятом еще вчера решении, она скоро о нем узнает, - то сегодняшняя эйфория стала бы решающим аргументом «за». Реальность поглощает их общие минуты, но никто не в состоянии противиться диктату счастья, которое проявляется в таких обычных и прекрасных моментах – с остановкой автомобиля через равный интервал времени для страстных поцелуев, печатей их взаимного чувства, тех самых, которых никогда не будет много! Только врожденное хладнокровие и контроль позволяет ему уверенно управлять транспортным средством, не развивая запредельных скоростей, чтобы поскорее добраться к месту назначения, где никто и никогда не посмеет помешать им наслаждаться друг другу. Белоснежная взлетная полоса стала их раем. Плацдармом свободного полета. Его маленькая амазонка оказалась смелой и решительной перед пугающим прежде чувством настоящей любви…
– Я не вернусь! Элька, празднуйте без меня! Только дом не спалите… Что? Когда вернусь? Не знаю, в понедельник… можете гудеть до того времени! – взволнованно щебечет в телефон его девочка, уверенно умостив ручку на его затылке с легким поглаживанием волос, зарываясь пальчиками, жмурясь от счастья. А машина под его управлением летит сквозь зимнюю ночь с белыми полосами снега, чтобы поставить свой окончательный росчерк на вспыхнувшей сверхновой еще одного союза, который был обречен на счастье с самого начала. Он всегда умел просчитывать это на несколько ходов вперед…
Уютное тепло холла его обители наполняется солнечным светом, которое прогоняет тьму зависшего одиночества, стоит преодолеть порог. Он не позволил ей проделать этот путь пешком по запорошенным снегом дорожкам, высоким ступеням, холодному пока еще керамограниту прихожей. Его девочка смеется, игриво извиваясь в руках, но не с целью отстраниться, нет – прижаться ближе, соприкоснуться оголенными сущностями, зажмурившись от счастья быть собой, не пряча чувств, порывов и эмоций. Сущность свободолюбивого, никому ничем не обязанного ребенка, которого никто не осудит за право быть абсолютно счастливым и непредвзятым, накрывает теплой волной и рвется из сердца в ласковые небеса, озаряя их новый мир теплом света новорожденного солнца. Одного на двоих, уникального, замкнутого в периметре их планетарной системы.
Шаблонное мышление знатоков настоящих чувств, воспетых в литературе, кинематографе и психологических исследованиях настолько прочно убедило недалекий социум в алгоритме якобы правильных чувств, что, узнай его истинные мысли, общественность завопила бы синхронным резонансом. Тьма и Свет неотделимы, и он один знает, о чем молчит обширный поток информационного поля.
Ему хочется носить ее на руках и одновременно терзать агрессивными поцелуями. Окутать самой возвышенной нежностью – и в то же время навсегда привязать к себе далеко не романтическими методами. Отдать жизнь за ее счастливую улыбку и выпить, запустить под кожу отголоски затихающих слез. Он бы никогда не посмел это сделать без ее молчаливого согласия.
Стук каблуков о плитку разносится в пустом доме звонким эхом. Уверенный рывок петель с крупными пуговицами на груди, размыкание замка широкого пояса – дубленка черным покрывалом падает на пол за ее спиной, игривая непосредственность в глазах сменяется напряженной серьезностью с искрами жаждущего предвкушения последующей близости. Пальцы зарываются в шелк ее волос, погладив теплую уязвимую
Испуганный, но полный завуалированного наслаждения от адреналинового всплеска вскрик проходит электрическим током по всем органам чувств, когда он резко разворачивает свою такую долгожданную и так горячо любимую добычу лицом к стене, декорированной шершавым рельефом песчаника. Рывок молнии на платье, в котором она выглядит самой настоящей леди, и фактурная ткань скользит по сжавшимся плечикам, женственным изгибам талии и бедер к ногам. Она останется завоеванной королевой даже на коленях у его ног, замирающая в ожидании удовольствия, тянущаяся к его рукам в надежде на ласку и боль, - скоро эти две несопоставимые сущности станут для нее единым целым. Ее сладкая дрожь ответного желания трогает сердце росчерками замирающей нежности, которая призвана уравновесить агрессию, настроить на свою волну, направить в русло последующего обоюдного экстаза. Тонкие запястья доверчиво устремляются в тиски захвата его ладони. Пальцы левой руки уверенной лаской искусителя размыкают застежку кружевного бюстгальтера, вынимая лямки из пазов крепления, чтобы не отпускать зажатые кисти прекрасной и чувственной наложницы, добровольно сошедшей в мир его власти с запредельного Олимпа. Орудие соблазна скользит по изгибу его руки, последнему препятствию, когда ладонь накрывает теплую совершенную грудь с твердым пиком соска, выдавшего ее желание в унисон с участившимся дыханием. Она давно перешла грань опасливых размышлений, и только диктат его власти не позволяет этой девочке развернуться и поглотить губы жаждущим поцелуем со всем накалом страсти, которая не уступает его желанию. Бедра плавным движением устремляются навстречу, разжигая новый взрыв-вспышку обострившегося желания в перенапряженном члене.
Он не будет спешить, как бы сильно ни было желание взять ее прямо в прихожей. Рывок тонких колготок вниз, – нет сил отказать себе в этом запредельном желании плавно стянуть тонкую лайкру с ее длинных совершенных ног, продавив лоскуток ластовицы нажатием подошвы туфель, с тем, чтобы присесть рядом, покрыв отрывистыми поцелуями гладкую загорелую кожу, расстегнуть молнию сапожек, стянув их вместе с колготками. Керамогранит холла стал плацдармом их воссоединения с выброшенными белыми флагами разбросанной одежды. Когда он вновь поднимает ее на руки, обнаженную, за исключением тонких кружевных трусиков, дрожь жаждущего желания вливается в кровь вместе с ее хриплым стоном и невидящим взглядом потемневших от страсти глаз. Тонкие пальчики впиваются в лацканы пиджака в немой мольбе на продолжение ласки, ему просто не остается ничего иного, кроме как толкнуть ногой дверь, чтобы проследовать в спальню по витой спирали лестницы.
Его девочка, самое прекрасное, что с ним случалось за десятки лет ожидания, больше не вжимается в спинку кровати и не следит за ним исподлобья испуганным и настороженным взглядом… Улыбка так и не покинула ее припухших от поцелуев губ, огромные глаза кажутся черными от затопившей страсти, позвоночник выгибается разрядами сладчайшего желания навстречу поглаживаниям ладони. Черное кружево трусиков скользит по шелковой глади ее ног, открывая полностью его власти и обладанию. Но нет, сегодня он не будет спешить, невзирая на то, что эрекция достигла почти пограничных пределов, в висках отдает ритм пылающего сердца, а желание войти в ее податливые тугие глубины с трудом поддается контролю. Нет, у него другие планы, и это тоже будет, но позже!
Звук выдвигающегося ящика режет острым импульсом, чуть смягченным звоном цепи оков с кожаными манжетами. Быстрый взгляд в омут внимательных глаз его любимой девочки… испугалась? Сжалась? Нет. В глазах предвкушение восторга, даже тонкие ладони непроизвольно оторвались от шелка покрывала, словно устремившись навстречу долгожданным браслетам. Молчаливое согласие дрожащим росчерком опустившихся ресниц, сладострастный всхлип-полустон, который внешне может показаться проявлением протеста, когда мягкая кожа властно обхватывает тонкие кисти. Захват рук с фиксацией карабина в изголовье кровати, жаркий поцелуй в приоткрытые в жаждущем порыве большего влажные, горячие губы… Ни малейших завихрений протеста и неприятия с отголосками страха нет и в помине. Она доверчиво раскрыта его поглощающему чувству, они оба знают без излишних слов, малейшее сомнение или проявление дискомфорта, он остановится. Ее удовольствие его первоочередная цель.