Вознесение : лучшие военные романы
Шрифт:
У пылающего камина он остановился ненадолго с секретарем американского посольства, худощавым, улыбающимся, с неопрятной богемной бородкой, в толстых очках, сквозь которые смотрели внимательные холодные глаза. Они чокнулись тяжелыми стаканами виски и оба посмотрели сквозь золотистый напиток и прозрачные кубики льда на рыжее жаркое пламя.
— Как вы полагаете, насколько сместится вектор российско-американских отношений при новом президенте? Ведь он, как я слышал, германофил, а это в любом случае означает, что он тайно недолюбливает Америку, — тщательно выговаривая русские слова, произнес секретарь.
— Когда
— Верно ли, что у будущего президента развит комплекс Наполеона? Вы с ним часто видитесь. Он действительно держит на своем столе рядом с бюстом Петра Великого также бюст Наполеона?
— Как знать, быть может, он даже является тайным поклонником Сталина. В любом случае свое правление он посвятит строительству новой России, контуры которой лишь слабо заявлены в его первых публичных выступлениях. Сущность будет открыта только после победы на выборах.
— Вы уверены, что сохраните на него свое влияние и после победы на выборах? — Секретарь направил на Парусинского наблюдающие, увеличенные стеклами глаза, желающие увидеть за ответом истинный, глубоко замаскированный смысл. — Не станет ли он постепенно менять свое окружение?
— В политике все возможно, — Парусинский старался быть абсолютно прозрачным для собеседника, как стакан виски для рыжего каминного пламени. — Наши отношения строятся не на корысти, и не на симпатии, и даже не на тех услугах, которые я ему оказал. А на общности стратегии, на единстве государственной философии, где мы являемся единомышленниками и соратниками. Я полагаю, наши отношения будут только укрепляться. — И переходя к другой, интересующей его теме, Парусинский снова доверительно тронул локоть собеседника. — Могу я вам напомнить, Майкл, о моей просьбе? Вы обещали поговорить с директором московского бюро «Нью-Йорк таймс», чтобы они снизили критику моей скромной персоны. Быть может, сделали публикацию, снимающую с меня хотя бы часть той дурной репутации, которой я обязан моим врагам в Америке. Я в этом нуждаюсь, Майкл.
— Я говорил с моими друзьями в бюро. Это будет непросто. Но мы что-нибудь сделаем. Найдем для этого повод.
— Прекрасным поводом будет поездка на медвежью охоту. Приглашаю вас и директора бюро. Там, в непринужденной обстановке, перед сковородкой со свежей зажаренной медвежьей кровью мы найдем общий язык.
Они чокнулись и с поклонами разошлись. С каминной полки смотрели им вслед черные африканские маски, мексиканские идолы, вырезанные из темного обсидиана, китайские болванчики, выточенные из зеленой яшмы.
Парусинский перешел в зимний сад, отыскивая среди гостей своего друга Бейса, крупнейшего финансиста, владельца уникального заполярного комбината, который когда-то возводился сталинскими заключенными, а теперь питал своим уникальным металлом благосостояние предприимчивого банкира.
Бейс нюхал цветок, погрузив в его белую, с желтыми тычинками сердцевину свой большой фиолетовый нос.
— Ты как колибри, — пошутил Парусинский. — Тебя нужно внести в атлас птиц.
— Я уже внесен в атлас двадцати самых богатых людей России, которых, как пишет этот чертов американец, посадят при новой власти. — Бейс трогал свой большой чуткий нос, на котором желтела пыльца экзотического цветка.
— Американец прикусит язычок. А в России ты неприкасаем. Твой взнос в предвыборный фонд президента уступает только моему. Такое не забывается. Я думаю, ты можешь рассчитывать на приобретение морских терминалов для вывоза своих металлических чушек-свинушек. К тому же я обсуждал с министром обороны твое предложение использовать атомные подводные лодки для подледного перевоза твоих изделий в течение круглого года. Но это потребует денег.
— Деньги ждут, когда с лодок снимут эти дурацкие ракеты. Сегодня утром говорил с Рыжим Чубчиком, он обещал не увеличивать до весны тарифы на электричество.
— Ты скажи своему рыжему другу, что его поведение вызывает возмущение! — Парусинский зло оскалил неправильной формы зубы, стал похож на большую сердитую белку. — Либо он с нами, и тогда он делит весь риск игры и преимущества в случае победы. Либо не с нами, и тогда после победы он будет уничтожен! Либо он субсидирует президента, либо этих насекомых из «Яблока» и «Правых сил»! Мы дали ему управлять корпорацией, рассчитывая на дружбу, а не на предательство!
— Он с нами, уверяю тебя, — умоляющим голосом произнес Бейс.
Парусинский направил на его близкий нос пучок алмазного света, заставляя себя успокоиться.
— Ты ведь не сравнишь его с наглым и беспринципным Вовиком. Вот уж кто распоясался со своим телеканалом и сворой своих журналюг. Никогда не предполагал, чтобы один еврей мог портить столько крови другим евреям.
— Вовик возомнил себя евреем планетарных размеров и смотрит с презрением на нас, кто выбрал Россию своей единственной Родиной. Это кончится для него ужасно. Я обещаю тебе — сразу после выборов мы отключим его телеканал, а его самого для острастки посадим в какой-нибудь уютный следственный изолятор типа Бутырки, чтобы он поостыл от своего глобализма.
— Не будь к нему слишком строг. Не забывай, что он еврей.
— Есть еврей, а есть жид. Так вот, будь благородным евреем!
— Скажи, — Бейс, огорченный ходом беседы, решил изменить ее русло, — ты не выпускаешь из виду проблему чеченской нефти?
— Мой дорогой, я ничего не выпускаю из виду. Ни одна бомба не упала на нефтеперегонный завод и хранилище. Военные держат слово. Но потребуются вложения, деньги, нефтепровод разбит. Ты по-прежнему готов участвовать?
— Деньги ждут. Прогони Басаева, и мы построим новый нефтепровод.