Вознесение : лучшие военные романы
Шрифт:
— Послать вертолет, пусть их НУРСами успокоит!.. Из жалости!.. — хмыкнул генерал-лейтенант. — Или лодку послать с пулеметом!.. Пусть их добьет!.. «Лодка милосердия» называется!..
Они засмеялись генеральской шутке, и начальник штаба разгладил свой пышный ус, завернув на его конце тонкий золотой завиток.
— Басаев жив, ушел?.. — спросил генерал. — После того как сработает самоликвидация минного поля, сразу послать разведчиков для опознания Басаева… Ты его, часом, не разглядел в ночной бинокль?
— Кто же его разберет среди ночи. Я его и днем не узнаю… Разрешите анекдот, про то, как распознать Басаева…
— Говори, — благосклонно кивнул генерал.
— Вот, значит,
Генерал позвал порученца, и тот возник, как расторопный удалец из сказки.
— Принеси нам по рюмке… И чего-нибудь там закусить…
Словно за брезентовым пологом был заранее приготовлен подносик, и на нем — раскупоренная бутылка коньяка, две рюмки, нарезанная белая рыба.
— Ну что хочу сказать! — Генерал поднял рюмку. — Выпьем за русскую победу!
Торжественно чокнулись, выпили залпом, радостно оглядели друг друга.
— Разрешите войти, товарищ генерал! — В палатку, слегка стесняясь, заглянул замначальника разведки Сапега. — Тут такая история… Спецназ захватил одну вещь…
— Снайпершу? — хохотнул генерал-лейтенант. — «А в центре точно Хаттаб!»
Начальник штаба засмеялся, распушив свежие лихие усы.
— Захватили кассету. Какой-то репортер, то ли француз, то ли чечен, нарвался на пулю. Стали смотреть кассету, а там заснят их вчерашний проход по Сунже. Здорово снято, как в кино. Решили вам показать, товарищ командующий. — Он протянул кассету, оглядывая палатку, находя стоящий в стороне телевизор с видеоприставкой. — Разрешите поставить?
— Ставь!.. А ты, Назаров, налей по второй!..
Сапега опустил на солнечное оконце брезентовую занавеску. Поставил кассету. Включил телевизор. И в сумерках на экране без единого звука возникло: пылающие «мерседесы», охваченные пламенем «вольво», взлетающие в ярком бензиновом факеле джипы. Черные, едва различимые контуры нефтяных цистерн и хранилищ, трубопроводы и башни, в колеблемой сфере света крохотное цветущее деревце, и сутулые, обремененные поклажей люди шагают длинной колонной. В темном небе, окруженные туманным сиянием, оранжевые планеты и луны, росчерки пулеметов, бегут врассыпную люди, спотыкаются о лохматые кочки, валятся в снег. Повергнутый знаменосец с оторванной по колено ногой, волнистое зеленое знамя, и в складках материи, подняв заостренные уши, волк.
— Попался, гад, в волчью яму!.. — Командующий радостно тянулся к экрану, словно дышал этим оранжевым светом, наслаждался видом гибнущего врага. — Уши-то тебе пообрезали!..
Отрок с маленьким темным ртом лежал на спине, прижав к груди хромированный кассетник, выпуская из маленького приоткрытого рта оранжевое облачко пара.
— Скоты, детей не жалеют!..
Согбенная, впряженная в сани фигура бежит, надрываясь в постромках, и длинный огонь прокалывает ее, мотает и валит в снег.
— Заложников взяли, скоты… Басаевский почерк!..
Камера скользнула по воронке, парной и липкой. Прошла по человечьей ноге, у которой, казалось, было два коленных сгиба. По второй, с истерзанной штаниной
— Стоп! — крикнул генерал. — Это Пушков!..
Камера заглядывала в лицо человеку, словно щупала ему лоб, а потом обозрела панораму с черной сверкающей рекой, по которой бежали рыжие отсветы, извивались желтые змеи, и люди сыпались в воду, а со дна взлетали буруны, словно на людей набрасывались страшные подводные твари.
— Отмотай назад! — приказал генерал. — Разве не видишь?.. Пушков!..
— Так точно! — охнул Сапега. — Как же мы просмотрели?!
И они снова смотрели пленку, лежащего на снегу начальника разведки, стараясь разглядеть в нем признаки жизни, какое-нибудь шевеление, облачко пара у рта.
— Вертолет!.. — приказал генерал. — Туда!.. — Он повернулся к начальнику штаба. — Сам полечу!.. Вывезем без посадки на мины!.. Спустим трос!..
— Вам опасно лететь, Геннадий Николаевич, — возразил начальник штаба. — Еще остались живые чеченцы. Могут из пулемета достать.
— Выполняйте! — приказал генерал. И снова перематывал пленку, смотрел на знаменосца, на волка, на отрока с блестящим кассетником.
И на Пушкова в осеннем пальто, с оторванными ногами, сложившего руки крест-накрест, как будто в гробу.
Вертолет с бойцами спецназа шел от Ханкалы на Грозный. Генерал поместился в кабине между первым и вторым пилотом, горестно глядел на мелькание полей, лесных полос, шоссейных дорог, по которым с неровными интервалами в обе стороны катили военные колонны. Город возник, как муть, затмевающая солнце. Как вялое курение больших и малых дымов, истекавших из развалин. Обглоданные коробки, клетчатые, без крыш, напоминали отпечаток огромной рубчатой подошвы, наступившей на землю. К вертолету из дымов потянулись бледные мерцания трассы. Видно, чеченский стрелок хотел зацепить машину, стреляя из пулемета в зенит. Вертолет отвернул от города, черкнув винтами закопченное небо, и пошел над заводами. Над серебристыми цистернами, башнями, жгутами трубопроводов, круглыми, как огромные футбольные мячи, хранилищами бензина. Сунжа среди снегов казалась черной лентой. Отблеск солнца сначала бежал по глазированным снегам, а потом лег на воду, как желтая латунь. Подвесной мост рухнул в реку, и от него на воде дрожала длинная солнечная рябь, похожая на птичье перо. У берега, грязно-рыжая, рыхлая, потянулась гряда мусора — комья тряпья, бумаги, расщепленные доски, грязные ворохи, гниль, нечистоты, ржавые потеки, бесформенные жеваные клочья. Словно по берегу проехал огромный мусоровоз, роняя из контейнера отбросы. Летчик снизил машину, пошел по изгибу реки над замусоренной бахромой. И среди тряпья, бумаги, разбитых саней, на истоптанном, изрытом снегу стали видны тела, в камуфляже, в черных бушлатах и куртках, раскинувшие руки, воздевшие к небу мутные лица, заваленные на бок, уткнувшиеся в снег. Остатки чеченской колонны, истерзанной минами, посеченной огнем пулеметов.
— Ниже!.. Прочешем!.. — крикнул генерал в ухо пилоту.
Вертолет приблизил к земле скользящую рыбью тень. Снизился, так что винты гнали в реке солнечные тусклые вихри. Медленно пошел над мертвыми. И все, кто был в вертолете, — генерал, подполковник Сапега, прапорщик Коровко, бойцы спецназа, — все смотрели, как под днищем проплывают бородатые лица с открытыми ртами и остекленелыми глазами, текут ошметки тканей, словно растерзанное лоскутное одеяло, чернеют в снегу воронки взрывов со следами копоти, тянутся ржавые следы, соединяющие воронку с застывшим телом.