Вознесение
Шрифт:
Лила скривила губы.
— Полагаю, после того, что смертные сделали с ней, она помешалась на мести.
— Что?
Она нахмурила лоб.
— То есть, ты вырвал ей сердце и бросил её в ров? Она до сих пор злится из-за этого. Очень сильно злится.
Резкий завиток ужаса скрутил меня, когда я подумал о ней.
— У неё имелись планы поднять из земли целый легион демонов. Она хотела убить нас всех до единого, завладеть Альбией и землями за её пределами. Она стремилась стать господствующей Императрицей. Она хотела, чтобы её почитали, потому что когда
Холодный ветер играл с волосами Лилы. Она задрожала и снова обхватила себя руками.
Мне нужно, чтобы она поняла, чем была Лилит, и что если её дух до сих пор витал здесь, то он был злобным. И все её слова и действия были ложью.
— Она должна была умереть, чтобы смертные жили. Кто-то должен был выполнить грязную и жестокую работу. И это был я. Для этого я и был сотворён. Так что когда я понял, что Лилит нужно уничтожить ради безопасности мира, я сломал ей рёбра и вырвал её сердце. Я бросил её умирающее тело в ров. Я сделал то, что должен был. А в противном случае она убила бы всех смертных на Земле, которые отказались бы почитать её как богиню.
Меж её бровей залегла складка, а глаза выглядели остекленевшими.
— Она хотела, чтобы я знала, как это ощущалось.
— Мне стоило прислушаться к тебе.
— Итак, ты убил свою первую жену. Ты не упомянул об этом, когда делал предложение. Она постоянно пыталась меня предупредить, — Лила глянула на стену, где я повесил сушащиеся цветы. — А теперь, когда мы начали узнавать друг друга получше, не хочешь объяснить, почему ты сохранил бутоньерки?
Я и не знал точно. Я думал, что сохранил их потому, что они напоминали мне о Лиле — как добра она была к той маленькой босой бедняжке, и какой она сама была в детстве, босой, грязной, пытающейся наскрести пенни на еду. Она была моим проводником в хрупкий смертный мир.
Раньше мне было абсолютно похрен, как смертные жили в трущобах. Моя задача — убивать гнусных, а не кормить голодных. Но теперь всё это пускало корни в моём сознании.
И всё же те слова как будто застряли в моём горле. Может, потому что не в моей природе вот так печься о смертных. Мне снова казалось, будто я разрываюсь надвое… но на сей раз мне нужно сделать выбор. Верил ли я предупреждениям Лилы о том, что она может быть опасна? Или же я верил своим инстинктам в том, что под грубой наружностью её сердце и душа были добрыми?
Я снял одну из бутоньерок со стены, покрутил её между пальцев и сказал:
— Я подумал, что смогу улучшить их.
— Ты поправил бутоньерки, потому что посчитал, что справишься лучше ребёнка? — она забрала букетик из моей руки. — Почему мне кажется, будто ты не говоришь мне всей правды?
Моя улыбка погасла.
— Честно говоря, я могу задать тот же вопрос. Почему ты так убеждена в том, что ты демон? Просто потому что так сказал злобный дух?
Она подняла бутоньерку и посмотрела на неё сквозь свет.
— Не только из-за призрака. Мама сказала то же самое. И потому что я встречала дух Вороньего Короля. Он это подтвердил.
Я уставился на
— Любое из этого может оказаться обманом. Этой ночью ты будешь спать в моей комнате. Я не позволю ей и дальше мучить тебя.
Лила сделала шаг в мою сторону, посмотрев на меня.
— Когда Свободный Народ поднимет Сеятельницу из мёртвых, ты убьёшь её немедленно?
Тени сгущались в углах комнаты, наступала тьма. Всему моему телу было холодно.
— Что бы ни случилось, Свободный Народ не вызовет её, если у них не будет способа её контролировать. Я сделаю всё необходимое, чтобы защитить этот город, — но я с растущим чувством ужаса понимал, что если это окажется правдой, если Лила превратится в нечто опасное, я отвернусь от своего долга.
Это ударило меня словно кулаком в горло: теперь я нуждался в ней. Я был связан с ней.
Вопреки тому, что я сказал вслух, я первым делом буду защищать её. Я защищу её, и только потом остальных. Я позволю миру вокруг меня гореть, чтобы уберечь её от вреда. Потому что она была важнее всех остальных.
Не так я был сотворён. И тем не менее, я падал снова и снова, теряя себя. Я знал, насколько это опасно, и всё же не мог остановиться. Я принадлежал ей, она принадлежала мне, и тут у меня не было права голоса.
Лила прикусила губу, глядя в окно.
— Давай будем надеяться, что этот брак сложится лучше, чем предыдущий.
Глава 28. Лила
Я сидела на краю постели в комнате Самаэля. Эта комната была намного меньше, чем его грандиозные библиотечные апартаменты в Замке Аида. Помещение было круглым, книжные полки огибали и занимали большую часть стен. Здесь почти не было украшений, лишь несколько суровых шёлковых знамён, расшитых серебристыми ангельскими письменами и символами. Даже корешкам книг недоставало ярких красок.
Изогнутые решётчатые окна смотрели на ров и рушащиеся руины древней церкви за ними. Колючие лианы вились по каменным стенам, но все растения погибли. Лилит захотела бы вновь оживить это место. Наверное, мне этого тоже хотелось.
Лудд сидел на подоконнике, немножко успокоившись.
Я нервно дотронулась до жёлудя на шее. Я вздрогнула, задев горло со всё ещё свежими синяками. Сглатывая, я каждый раз морщилась от боли. Если я была Лилит, то как она выбивала из меня всё дерьмо? Я до сих пор не понимала. Её дух должен находиться во мне, а не бросаться на меня из зеркал и не избивать до полусмерти.
Я поднялась с кровати, осматривая комнату Самаэля. Слева от меня находилась дверь, и открыв её, я обнаружила маленькую каменную ванную комнату с медной ванной и узким сводчатым окном. Сумеречный свет заливал простую комнату. Я вернулась в спальню, стараясь подавить панику, до сих пор вибрировавшую во мне.
Я не хотела, чтобы это оказалось правдой. Я не хотела быть Лилит.
У одной стены стояла кровать с четырьмя столбиками. Мне негде больше спать — ни дивана, ни кресла. Похоже, мы будем делить постель.