Вознесенский. Я тебя никогда не забуду

Медведев Феликс Николаевич

Ходасевич, думали мы, это не антисталинский «Реквием», с ним, наверное, все будет проще.

Так вот, Вознесенский, написав предисловие к публикации Ходасевича, приехал в «Огонек». При встрече с ним я поразился… внешнему виду Андрея Андреевича. Обычно он носил легкий шейный платок, а тут костюм, белая рубашка, галстук. Спрашиваю: «Андрей Андреевич! Что случилось? Вы в таком официальном наряде!»

Показывая журнальные полосы, Вознесенский отвечает: «Да вот, Коротич заставляет ехать к Яковлеву, пробивать Ходасевича!» – «Ну, что ж, Бог в помощь!»

И поэт побрел к лифту.

На этот

раз кончилось все благополучно: именитый ходатай уговорил главного идеолога, и стихи одного из лучших русских поэтов XX века вышли в нашем журнале. А вскоре мы выпустили сборник Ходасевича в серии «Библиотека «Огонек». Кстати, для этого издания Андрей Андреевич написал от руки свою автобиографию и вручил ее мне с нарисованным симпатичным цветком. Этот автограф хранится до сих пор у меня.

Так Владислава Фелициановича напечатали в партийном журнале двухмиллионным тиражом! Благодаря хлопотам Вознесенского.

Еще одна встреча с Андреем Андреевичем произошла значительно позже, в середине 90-х годов. Вместе со Станиславом Лесневским он пришел в редакцию журнала «Наше наследие». Мы побеседовали на общие темы, о литературе, о нашем издании… И вдруг поэт стал жаловаться: для ремонта крыши дачной пристройки ему нужно три-пять тысяч долларов, но он не может раздобыть деньги. Скажу честно – его слова тогда меня поразили. У известнейшего, признанного во всем мире поэта не было таких денег…

P. S. Что ж, в признаниях великого российского поэта нет ничего удивительного. Они не позор и не шок. В ельцинские лихие 90-е, когда миллионы людей стали нищими, поэт жил так, как жила страна, о которой он написал:

Россия, нищая Россия,Ни разу в муке вековойТы милостыню не просила…Стоишь с протянутой рукой.1994В нас Рим и Азия смыкаются.Мы истеричны и странны.Мы стали экономикадзеСамоубийственной страны.1997

ЦДЛ: последнее интервью

Уже давно по Москве бродили слухи о том, что Андрей Вознесенский болен. То ли инфаркт, то ли инсульт… После смерти его жена Зоя Богуславская поставила точку: «Пятнадцать лет назад у Андрея начался Паркинсон». Не буду копаться в тонкостях различных человеческих недугов, но сам для себя могу сделать вывод: Бог дал поэту возможность творить практически до самых последних мгновений жизни. Его глаза вдохновенно горели всегдашним ярко-синим светом. И это главное.

Читая пронзительные строчки последних лет, понимаешь, как мужественно он боролся с болезнью: «Бог ли, бес ли, не надо большего, хоть секундочку без обезболивающего!..», «Это право на боль и дает тебе право на любую любовь, закидоны и славу».

Впервые мне показалось, что Андрей стал каким-то другим в движениях, во взгляде, в голосе,

на его юбилейном вечере в зале Чайковского в мае 2003 года. Во время выступления он, по-видимому, старался держаться и начал читать стихи, как в былые времена, стоя у микрофона. Но вскоре ему подставили стул. Думаю, тот вечер дался ему нелегко.

После концерта в буфете зала Чайковского мы немного посидели, и тут вблизи я увидел нового для себя Андрея. Сгорбленного, утомленного, с опавшими щеками. Рядом друзья, поклонники, любители автографов. Я заметил, что и эта всегда любимая забава творцов слова давалась ему с трудом.

Работая над книгой, перебирая сборники А. А. В. с автографами, я понял, что и почерк его изменился: если раньше слова походили на уверенных в себе лебедей, то теперь они стали похожи на легких пташек.

Портится почерк. Не разберешь,Что накарябал.Портится почерк. Стиль нехорош,Но не характер…

Последнее интервью у поэта я взял в ноябре 2008 года. В этой акции мне помогала Зоя Борисовна.

К назначенному часу пришел в артистическое кафе Центрального дома литераторов. Андрей сидел возле стены за отдельным столиком. Зоя Борисовна поодаль вела деловую беседу. Я подсел к нему, подождал, пока он закончит скромную трапезу, включил диктофон. Вопросов не задавал. Андрей знал о цели нашей встречи. Тогда я готовил к изданию биографию весьма интересного человека – бизнесмена, мецената, покровителя искусств Феликса Комарова. Андрей и Зоя дружили с ним, поэтому могли мне что-то рассказать. Свой диктофон я подставлял прямо к губам Андрея Андреевича. Он не говорил, а шептал. Но мысль его была четкой, понятной, как всегда, метафоричной. Он не сбился ни на секунду. Интервью длилось минут пятнадцать-двадцать. Подошедшая Зоя продолжила рассказ.

Сохранившаяся кассета стала для меня реликвией. Но после 1 июня 2010 года я не могу ее слушать.

… Андрей Вознесенский жил в Переделкино. Дом соседствовал с домом его кумира Бориса Пастернака. Мужественно, как и Пастернак, он переносил смертельный недуг. Слабел голос. Слабел, конечно, физически, слово его, воплощенное на бумаге, дышит вечностью. Недаром о влиянии Вознесенского на мировую поэзию писали и говорили Пикассо, Хайдеггер, Шагал, Рихтер, Оден, Мур, Раушенберг, Арагон, Шостакович, Сартр…

Он умер в 77: две магические цифры стоят рядом. Зная его озорство и тонкую самоиронию, можно предположить (в порядке сюра), какую видеому он изобразил бы по этому поводу…

Его голосом говорила Надежда

Прощание с Андреем Вознесенским в Центральном доме литераторов 4 июня 2010 года

Эти похороны были для меня почти неправдоподобными. Не хотелось верить, что на свете уже нет Андрея Вознесенского. Так много лет он был рядом – живой, смеющийся, читающий стихи… Даже все утончающийся, удаляющийся куда-то его голос не слишком смущал. Главное, поэт мыслил, творил. Давал интервью. А тут вдруг телевидение, радио, газеты – в один голос: «Великий поэт ушел из жизни».