Возникновение
Шрифт:
63 Что есть опасности - жизни...
Моя прекрасная и дико достойная правдоподобному человеческому подражанию родственница совершит, должно быть, вскоре чудо, и поднимет из могилы в дни крайне светлой пасхи - какого-нибудь мертвого...
Но не затем тот, так сказать, "воскреснет", чтобы вновь порадоваться жизни! Нет! Лишь затем, чтобы перелечь куда подальше, и не слышать более - толковых и жизненных, в десяти из десяти случаях истинных, рассуждений... Во имя потустороннего спокойствия он вновь одухотворится! Это как бы и есть шестьсот шестьдесят шестой удар под дых даже "Воскресению"...
Уже сотни
Как кажется, должно же когда-нибудь стать хотя бы на миг ясным, зачем этот риск вообще ею был задуман... Слава! этой рискующей Жизни.
64
Хотелось бы рассказать о нескольких открытиях, настигших меня за этот неполный год, открытиях, несомненно, чудесных и величественных. Их всего два. И оба принадлежат области музыкальной, несмотря на то, что одно из них - это "Гиперион", принадлежащий Гельдерлину. Помимо же "Гипериона", потряс меня как следует Доменико Скарлатти.
Что касается "Гипериона", то это необыкновенно музыкальное творение! Увы, не знаю, послужило ли оно вдохновением какому-либо доброму композитору... если же нет, то это невообразимо печально. В этом сочинении мастера зашифровано что-то колоссально-музыкальное!
Скарлатти не нуждается ни в моих описаниях, ни в чьих-либо иных набросках. Просто невообразимо! Я едва ли без "выходных" слушал гения месяцами! Моя вменяемость уже давно стоит одной ногой, так сказать, за чертой... но в продолжение нескольких месяцев она не просто занесла вторую за эту самую множеством уважаемую грань, она там поистине плясала!
И я бы хотел предостеречь вдумчивых и способных от как бы праздного, хитроватого открытия - "Гипериона". Так как это есть великая вещь, она прекрасна, словно жизнь! И, пожалуй, может легко убить.
65 Тоска
Да, я могу уверенно сказать: я знаю Тоску. Конечно, она не мой лучший друг, но сколько раз я с ней советовался! И она всякий раз подавала мне свои решения. Отчего-то не хочу я подумать о том, что Тоска - ко мне привязалась... этого не может быть, но какие-то теплые отношения между нами сложились, это правда.
Знаете, Тоску невозможно взять за руку; сказать шепотом, у неё рук нет, поэтому к Тоске всегда как бы тянутся; либо печально, принимая то и дело задумчивые позы, сносят сам факт её существования.
Забавно, что за аурой этих теплых наших встреч я забываю спросить: о чем ты Тоска? бесконечен ли твой переход? Да, да, Тоска - путешественница, или, может быть, странница. Она бы стала плохой матерью, - вот о чем проговорилась однажды в годы, когда я тащился за ней особенно, словно маленькая старая собачонка. За то время я многое не понял и дважды погиб.
Но, сказать уверенно, после этих смертей я похорошел: осанка моя приобрела вид приличествующий, выносливость умножилась, мысли оздоровились, потому просятся на воздух как никогда прежде! Глаз же моих не замечают вовсе! Видимо, во имя их святой глубины.
Однажды меня не опознала и Тоска... но за всей этой преобразившейся внешностью она нашла во мне доброе, сильное сердце!
66
Подобно клоуну, нашедшему воздушные стены, в определенный высокий момент есть опасность просидеть в неприличном положении ожидающего. Что проходило и приходило едва ли не само на уютной, тесноватой заре творчества, здесь уже не пройдет... и не придет, даже прихрамывая или вообще на каких-либо списанных костылях.
Мир становится всё больше и больше, и всякая вселенная расширяется, становится богаче, изменяется, что-то в ней умирает, что-то рождается, что-то путешествует, но что-то возвращается. И если даже твоя точка опоры в этой жизненной сказке имеет в себе необыкновенное и наивысшее утверждение, то не забывай всё же о стремлении во имя лучшего здоровья, которое позволит тебе видеть ещё дальше, слышать ещё четче, расти ещё выше и находить ещё то, что непременно по сути своей разбегается, удаляется, значит реже встречается!
Но ведь может получиться и так, что лучшее здоровье, увы, уже невозможно? Но и это не повод плакаться в рукав тоски. Потому как кое-что более совершенное ещё... возвращается.
67
Вечер, но духота усилилась необычайно; макушка лета, что поделать... круглосуточно жарко! Но я не "не терплю" лето, да! со всеми его комарами и мухами. Да я вообще был забавный поэт. Двигаюсь я в этот некомфортабельный момент с моим пуделем по направлению небольшого городского парка... другу нужно. На застланном плиткой тротуаре нам встречается пара алкогольных калек, пара вновь полюбивших, пара юродивых (впереди церковные апартаменты), пара болельщиков-большевиков, некая толстая особа с кремовым бантом в голове, в темнейших очках на глазах и с привязанной к руке мелкой, лающей собакой, успокаиваемой следующим образом: "Заткнись, б...ь!.." Город. Мне только кажется, сегодня здесь ходят парами.
Мы близки к нашей цели - парку. Он с недавних пор реконструируется: складываются тротуары, режутся деревья, сеется трава под ними. Интересный момент: зимой, и именно здесь, к прохожим приставал некий странный патриот с интригующим известием: "Вы ещё не знаете? Ну как же! Губернатор продал парк польскому (здесь особенное ударение) фермеру! Долго ли мы ещё будем гулять свободно?"
Мне сообщал дважды. Последний вопрос мне нравился особенно, оттого я хотел заговорить, кое-что разъяснить для себя... да лишь улыбнулся. Но вот патриот пропал, парк не продан, все свободны, счастливы, и не тревожатся здесь разные... и, между прочим, по-особому влюблены некоторые! Об этом я узнал, проходя мимо строительного вагончика, из темных и сырых недр которого неслась непостижимая брань! Я было подумал, что, видимо, нечто ценное утеряно в рабочее время, или, может быть, кто-то не выкладывался как следует в трудовом процессе, или же... ну, что-то подобное, наверное. Но! Отойдя уже порядком, отчетливо слышу: "Потому что я люблю тебя, дура! Как ты этого не поймешь?!"