Возникновение
Шрифт:
На зацветающие нивы,
На небе светлый, словно день,
Явился комонь златогривый!
Под светом острым ранних звезд
Его я чувствовал дыханье;
Был взгляд его бездонно прост,
Неся небесное посланье!
Желанья детства вспомнив я
И, развернув воображенье,
В момент один седлал коня -
И понеслось вперед Движенье!
Был прежде слаб смотреть назад
Без страха и без рассуждений;
Но в этот миг безумно рад
Был бросить взгляд на мир везений!
Как я был горд! Скорее нет,
Я был неряшливо доволен,
Что
Чей луч навечно, всюду волен!
Он лился точно предо мной
И заключал в себя Живое,
Овеян чудной теплотой...
И мы в него вонзились двое!
Нас переняла широта.
И вот тогда пришло волненье:
Я вздумал то, что Смерть проста,
Но в ней, топочущей, движенье!
Я мысль эту приковал,
Да тут вдвоём перевернулись!
И верный друг мой умирал,
Когда глаза мои проснулись.
Глаза мои проснулись на горе Сионе, в предрассветный час. Предчувствие тепла меня приковало полностью - к выстраданной, обетованной земле... и я, воодушевившись, вынужден был преклонить колена. Простор открывался невероятный до той самой степени, от которой возникает невежественная дрожь. Многое пугается этого простора, зачарованного бесконечностью - и тогда многому нечем дышать, а кровь стынет в его жилах. Тогда он понимает себя как гостя в этом непомерном доме. Разум его изобретает стул и стол, и он принимается... за творческую работу... Он здесь только гость, ничем не обеспеченный гость в необеспеченном доме. "Почувствуйте, - ёрзает и стенает он на стуле, - как холоден и враждебен к нам этот дом!"
Но всё-таки рассвет... и растекается по ароматной, свежей земле теплота... это уже не то божественное предчувствие, что витало и пророчествовало прежде в этом одухотворенном пространстве...
– Кому ты столь глупо заговариваешь зубы?
– залепетал с верхушки одиноко-стоящего степного тополя темный.
– Не перед твоими ли глазами Храм, бесценный Храм?
– Ты давно перед его глазами. Просто ты только сейчас это узрел. Слезай с тополя, нам предстоит пророческий путь!
– Это, видимо, счастье моё - тебя видеть!
– буркнул поджарый ворон и понесся нехотя вперед, рассекая золотой утренний воздух.
Небеса Храма и встреча с выпрашивающим милостыню познающим.
Конечно, блаженно моё воспоминание! Настал второй мой радостный день! Стоит, пожалуй, снять свой санбенито, изношенный пустыней, с плеч. Взгляд мой не может врать, и всё, что я в силах здесь видеть, мне отвечает тем же - вечной Правдой. Что значит теперь иллюзия? Что значит теперь обманчивость? Посмотри в свои глаза... и ответь им! Один ответ, одно сердце, один Бог.
Вперед меня выпорхнул "из" Храма ворон и размашисто полетел. Тогда перед моими глазами забронзовел в позе, вызывающей огонь на себя, просящий милостыню познающий. Он протянул в надежде левую руку ко мне, правой же, указывая, воткнулся в небеса и так
– Мир ли ведал столь дерзких, богоподобных богохульников!
– Поистине, я рад такому твоему приветствию, - ответил я, по-прежнему удивляясь его сухой, величественной руке, воткнувшейся в самое небо.
– Кого ты посмел ввести в Храм? Разве сердце твоё в ту роковую минуту не возымело в себе сомнений, несчастный? Где твой блаженствует страх? Или, быть может, он отбился от рук твоих и одичал в хороводах аборигенов на каком-нибудь девственном острове? По праву я жду от тебя раскаяния и освященной милостыни в мою пользу!
Я, безмолвствуя, отлучился и изловил ворона. Ворон же обернулся жемчугом. Я тотчас вник в пророчество и предстал перед "познающим"... застав его в той же вдохновенной позе.
– Возьми, заспанный чародей!
"Познающий", закряхтев и заскрипев, нарушив свою мировую позу, потянулся всеми руками и улыбаясь, за жемчугом.
– Возьми, - продолжал я, - сегодня сорвалось с петель и двинулось в пропасть первое вселенское убожество - твой обнищалый "эгоизм"! Небеса же Храма, как ты теперь видишь, не пострадали и остались на необъяснимом своём месте.
Через тысячи лет я встретился последнему в своей истории "городу". На его неприглядных, хохочущих улицах мне вверилось двое проводников. Они представились мне родней. Я не толковал им ни о чем, но только охотно доверял их искренней преданности. Вера водила меня то там, то здесь вслед за ними. Сам город не производил на меня искреннего впечатления. Он назывался Белым городом таинственного Белогорья...
Мы только что и делали, как гуляли по его ничегонезначащим, каким-то полумертвым, нулевым улицам. Это был один из обычных таких вечеров. Они шли весело вдвоем впереди меня по одному из неосвещенных закоулков. Мы остановились перед неизвестной (или известной) кучкой бараков. Мне показалось, что они были просто-запросто свалены друг на друга. Я остановился немного позади визеров. Тогда к нам навстречу вышел какой-то убогий нищий, имевший на себе совершенно обезображенное человеческое лицо и вороные глаза. Я немного подался в сторону от спин моих визеров, чтобы получше разглядеть эти глаза. Я их узнал. Я немного заволновался, потому как в последнюю нашу встречу находил эти глаза куда менее смышлеными.
– У тебя ключи, - бросил фразу в сторону нищего один из моих проводников.
Тогда этот нищий ворон впервые решился посмотреть в мою сторону, и тотчас повиновался.
Проводник взял ключи и повел меня к покосившейся двери одного из барака. Он толкнул дверь, мы вошли. Внутри всё как бы беспорядочно двигалось и шла какая-то служба... Волнение прошло, а дыхание захватило меня и унесло на невероятную высоту, откуда лился в мою сторону ослепительно-белый, чистый и весьма Личный, духовный свет. Я узнал этот свет... тогда я тотчас исполнился надеждой... свет узнал меня! Я узнал воодушевление! Я решился посмотреть вниз, я тотчас узнал Жизнь! Я проснулся!