Возрождение

Мартин Трейси

– Семь, давай, - Один тянет все сильнее, и ноги начинает шатать.

Из-за двери доносится все больше шума, отдаваясь эхом вверх и вниз по стенам коридора, и я спешу прочь. Я знаю достаточно, чтобы мне это не понравилось.

– Что такое Пи?

– Промахи, - Один тыкает на кнопку в лифте.
– Некоторые из вас привыкли называть их «те, которые появились прежде».

Некоторые из нас? Я изо всех сил зажмуриваюсь, концентрируясь, но ничего. Все еще никаких воспоминаний.

Один смеется надо мной.

– Не навреди себе.

– Те,

которые появились прежде, чем что?

Лифт открывается, и мы прибываем на уровень земли. Здания здесь тускло освещенные, почти также, как на самом нижнем уровне, но стены теплого бежевого цвета. Мягкого и не уродливого. Через окна темнота давит внутрь, холодная и пустая.

– Те, которые появились перед нами, - говорит Один.
– Мутанты и испорченные. Ошибки.

– Ошибки?
– я выхожу из лифта, удерживая свой взгляд от черных окон.

Одни направляется к главной двери и поэтому не видит выражение ужаса, которое озарятся на моем лице.

– Не волнуйся, ты вспомнишь, я уверен.

– Но ошибки? Что это значит?

Он почесывает свою щеку.

– Семь, знаешь, в голове у тебя…

– Я - ГИ. И хорошо это помню. Я знаю о нейронных имплантах. Они увеличивают память и прогрессируют.

– И?

– И?
– он проверяет меня, но не уверена, что еще я должна знать.

Один делает паузу, потом отвечает.

– Они дают тебе возможность взаимодействовать непосредственно с компьютерами.

– Ой. Да, и это тоже, - хотя именно это я не помнила, но это объясняет, почему у меня в руках провода с различными наконечниками.

– Так эти люди там - те провалившиеся ученые из лагеря?

– В основном. Они предшественники КИ и нас. У инженеров заняло некоторое время, прежде чем они сумели сделать все правильно, - он открывает дверь, и порыв холодного воздуха поступает в комнату. — Они не совсем люди. Те, которые с неисправными нейронными имплантами, едва находятся в сознании. А не удавшиеся КИ заперты ради всеобщего блага, даже их собственного. Пойдем, я покажу тебе еще кое-что, потом мы пойдем назад в наши комнаты.

Один начинает идти, но я не двигаюсь с места. Я знала об этом раньше? Должна была. Один ведет себя так, словно я знала и словно расценивала не иначе, чем он. Так что может это не такое уж большое дело. Но многие вещи, которые старая я рассматривала, как небольшое дело - как, например, я не знаю, убить парня в гостиничном номере - сейчас наносит мне удар ниже пояса.

Потом еще этот вой, крик. Оно вызывает что-то неправильное, но не воспоминание. Больше похоже на чувство отвращения и жалости. Что могло вызвать такой шум, и почему Один считает, что это пустяк? Требуются эмоции, чтобы издать такой жалобный звук. Требуются страдания.

Сделали ли три месяца жизни на воле меня такой слабой, что я не могу игнорировать такие вещи? Очевидно, что да. Я также не могу, вынести страданий, которые причинила при помощи АнХлора.

Меня пробирает озноб. Недаром Фитцпатрик хотела стереть мне память. Нахождение снаружи испортило меня, как она и сказала. Теперь

я тоже ошибка.

– Семь?
– Один указывает головой в сторону дверного проема.

Я облизываю губы.

– Если я не верну назад свои воспоминания, то я попаду в то место?

Один смотрит на меня, потом смеется.

– Так вот почему ты странно себя ведешь?

– Ну, я сломана, — больше, нежели раз.

– Семь, - он отпускает дверь и в два шага сокращает расстояние между нами. Его сильные руки притягивают меня ближе. Как только я прячу голову в его груди, мои мышцы расслабляются.

Но живот трепещет. Я в курсе, что камеры видеонаблюдения наблюдают за нами, и я не знаю, что Один себе думает, вот так долго удерживая меня. Чтобы утешить, конечно. Но по-братски или здесь замешано что-то еще? Я говорю себе, что просто хочу, чтобы это было по-братски, но не уверена, что это честно. Объятие не ощущается по-братски. Мое тело знает его, и я подозреваю, что для него все так же.

Что я помню о Первом: я брала пример с него, доверяла ему. Я любила его?

Как бы плохо это ни заставляло меня чувствовать себя, я не могу отрицать это. Также, как и не могу отрицать, как хорошо я сейчас себя чувствую — тепло, и безопасно, и защищенно. Но когда вспоминаю ту опасную сцену, которую мы разделили ночью перед отъездом, я начинаю думать о Кайле. Я хочу, чтобы это были руки Кайла вокруг меня и запах кожи Кайла в моем носу. Насколько помнится, я никогда не чувствовала себя в безопасности или защищенно с Кайлом, и это было нормально. Потому что вместо этого, я чувствовала себя живой. Дикой и удивительно свободной.

Невозможно сравнить Первого и Кайла, потому что они настолько разные. И запретные. Блин. Все равно все это запрещено, так что неважно.

Что бы ни случилось с моими воспоминаниями, я разберусь с этим. Лучше начать рано, чем поздно, поэтому я отстраняюсь.

– Никто не собирается запирать тебя с Пи, - говорит Один, отпуская меня.
– Мы вернем твои воспоминания.

– Да, хорошо, - слова механические, потому что я так запуталась и нахожусь в противоречиях, что на мгновение забыла о ПИ и о своем приступе паники. Я не хочу показаться слабой перед Первым. Что бы я только не отдала, чтобы оказаться бесчувственным КИ. Жизнь и так достаточно сложная и без этого человеческого багажа.

Один снова направляется к двери.

— Есть еще одно место, которое я надеюсь поможет, затем скоро приблизится отбой, так что мы должны будем пойти в комнаты. Закончу экскурсию завтра.

Ничего не говоря, потому что так безопаснее, я следую за ним наружу. Даже, если я не могла бы сказать «из здания» из-за ярких ламп, лагерь на самом деле хорошо освещен. У всех зданий наружное освещение. Я вижу легко, определенно достаточно хорошо, чтобы понять, что мысленный образ, который я восстанавливала — не был совсем точный. Я разобралась со зданиями, но не с их точным расположением. И при этом, не помнила столько асфальта и бетона, или так много автомобилей, припаркованных повсюду.