Возвращенцы. Где хорошо, там и родина.
Шрифт:
Десятки книг написал беллетрист в свое время, прославляя нашу армию-победительницу, в том числе и солдат, защитивших от немецкого агрессора Москву, и вдруг на старости лет он заявляет: «Вскоре подъем, испытанный оставшимся в Москве населением в связи со скорым приходом немцев и окончанием войны – никто же не сомневался, что за сдачей столицы последует капитуляция, – сменился томлением и неуверенностью. Втихаря ругали Гитлера, расплескавшего весь наступательный пыл у стен Москвы… Многие оставшиеся в городе ждали немцев, но боялись признаться друг другу в этом и потому городили несусветную чушь, чтобы объяснить, почему не эвакуировались…»
Нет, такого еще не было в нашей военной мемуаристике! Счастье автора, что ополченцы, погибшие под Москвой, не смогут прочитать
Мемуары Нагибина – богатый материал для психиатра и психоаналитика. Только специалисты смогут установить, на чем свихнулся человек то ли на русско-еврейском вопросе; то ли на осознании того, что по большому счету никакого писателя Нагибина не существует, есть удачливый, ловкий беллетрист и драмодел; то ли на ненависти к России; то ли – и это скорее всего – душевное заболевание автора имеет под собой сексуально-патологическую почву.
Вокруг Есенина в Америке крутился в свое время беллетрист подобного же масштаба по фамилии Рындзюк (еврей), издавший на Западе книгу «Записки мерзавца», в которой вывернул наружу все свое вонючее нутро. Мемуары Нагибина, хотя и называются скромно «Тьма в конце туннеля», очень похожи на откровения Рындзюка.
Вот такого рода психопаты требовали в дни октябрьских событий расправы над писателями-патриотами.
…Начал я эту главу встречей с Юрием Карякиным у памятника Достоевскому на рязанской земле и заканчивать приходится так же, вспоминая его.
Зимой девяносто третьего в Москву приехал Андрей Синявский, осудивший в широко известном по тем временам письме вместе с Владимиром Максимовым и Петром Егидесом октябрьскую бойню.
«Литературка» пригласила к себе Синявского, и Юрий Карякин с Мариэттой Чудаковой стали воспитывать бывшего диссидента.
Чудакова, незадолго до октябрьских событий на «встрече Ельцина с интеллигенцией» призывавшая его «действовать решительно» («Мы ждем от вас решительности», «Не нужно бояться социального взрыва», «Нужен прорыв!», «Действуйте, Борис Николаевич!» – «ЛГ», 22 сентября 1993 г.), на этот раз с пеной у рта доказывала Синявскому, что расстрел парламента был необходим («применение силы в октябрьской ситуации было неизбежно»), Карякин покорно вторил демократической фурии и убеждал Синявского поддержать письмо 42-х «сторонников решительных мер»: «Мы не должны позволять себе ссориться сегодня».
Синявский, зажатый в угол, защищался, как мог: «Призывы интеллигенции к президенту формально ничем не отличаются от известного афоризма «Добро должно быть с кулаками» – по Куняеву».
Услышав мою фамилию, Чудакова истерично взвизгнула:
В октябре защищали, в сущности, демократию от Куняева!
Кто-кто, а Синявский знал, как Александр Сергеевич в «Скупом рыцаре» изобразил сатанинскую силу Золотого тельца, да и Карякин мог бы вспомнить, что Настасья Филипповна бросила в камин пачку ассигнаций на глазах у несчастного Ганечки, который повредился умом, почти как Германн в «Пиковой даме».
А гневный Блок, презиравший рыночную Европу:
Ты пышных Медичей тревожишь,Ты топчешь лилии свои,Но воскресить себя не можешьВ пыли торговой толчеи!Да и Марина Цветаева была их родной сестрой по русской музе, когда клеймила все «демократические и рыночные ценности» в пророческих стихотворениях «Хвала богатым», «Стол», «Читатели газет»…
Сергей Есенин, Владислав Ходасевич, Осип Мандельштам – каждый по-своему опрокидывали «столы меновщиков» и выгоняли «продающих и покупающих в храме».
А русский народ был с ними, поскольку жил согласно своим пословицам и поговоркам: «От трудов праведных не наживешь палат каменных», «В аду не быть – богатства не нажить», «Богатому черти деньги куют», «Не жили богато – нечего начинать».
Поистине, у страха глаза велики. Преувеличила Чудакова мое участие в трагедии. В ней я был всего лишь навсего негодующим, печалящимся и пристрастным свидетелем и летописцем. А защищали вы «демократию, рыночную
Поздней осенью я уехал в Калугу, к реке, к бору, к родовому погосту, к родным стенам. Отлежаться и прийти в себя.
Зябко трепещут ивы в береговом ветру… Господи, дай мне силы перемолоть беду. Лавры уничиженья я не хочу стяжать, воздухом пораженья я не могу дышать.
Это стихотворение было последним в моей литературной судьбе. С 1993 года я в рифму больше не написал ни строчки. Как будто музу мою расстреляли вместе со всеми патриотами в день Русского Холокоста.
«Они верят только в деньги…»
К Нью-Йорку мы подлетали вечером, и пока наш «Боинг» приближался к земле, я со странной смесью восхищения и тревоги вглядывался в эту словно бы груду пылающего каменного угля, с пробивающимися из огненного чрева языками то синего, то оранжевого, то белого пламени, протянувшуюся на десятки километров вдоль побережья и чуть ли не до горизонта в глубину материка…
На другой же день мы почувствовали, что действительно приземлились на раскаленную почву.
Ряд американских изданий, выливших на нас поток клеветы устами и своих журналистов, и бывших наших функционеров советской печати – Резника, Когана, Ремника, Гольданского и др., объявил нас «нацистами», «фашистами», «националистами»… Причем они для подъема «большой волны» не гнушались ни мелкой ложью, ни прямой клеветой, ни грубой дезинформацией.
Так, Семен Резник в первой же встретившей нас в Америке статье «Десант нацистов в Вашингтоне» сознательно извратил даже состав нашей делегации, заявив, что ее возглавляет член президентского совета Валентин Распутин – «антизападник и антисемит», что в составе группы член редколлегии «Литгазеты» Светлана Селиванова, которая старается в своей газете «проводить нацистскую линию», что вместе с нами в Америку приехала народный депутат Евдокия Гаер, которая борется «против рыночной экономики и за «равноправие» русского народа, якобы угнетаемого евреями и другими инородцами»… Мы ахнули, прочитав эту стряпню, потому что Распутина с нами не было и Евдокии Гаер тоже. А уж изображать кроткую нанайку, с обожанием во время I съезда народных депутатов смотревшую на академика Сахарова. русской националисткой – ничего смешнее нельзя было придумать глупее этого, разве что, было утверждение Резника о том, что «Литгазета» усилиями Селивановой «проводит нацистскую линию» (это при редакторе А. Б. Чаковском!)… Словом, все это было бы смешно, когда бы не было так нагло и глупо. И, однако, статья Резника определила весь лживый тон американской прессы – крупнейших газет Вашингтона, Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Сан-Франциско… «Эта статья стала своеобразной «шпаргалкой» для всех журналов, занимающихся этим вопросом», – писала газета «People»… А на одной из пресс-конференций я даже съязвил, что американская пресса, освещающая наш визит, похожа на наш ТАСС худших времен, когда тассовские материалы, одинаково освещающие события, обязаны были печатать все газеты – от центральных до районных. «Вашингтон пост» опустилась до того, что в статье Вадима Когана опубликовала заведомую ложь, будто бы я, главный редактор «Нашего современника», в шестом номере журнала за 1989 год опубликовал «постыдные «Протоколы сионских мудрецов»… «Любой читатель, – сказал я на пресс-конференции, – может взять этот журнал и прочитать там мою статью «Палка о двух концах», в которой есть лишь одна фраза о том, что «Протоколы» – «плод тщательного анализа всей политической истории человечества», что эта книга «создана незаурядными умами, злыми анонимными демонами политической мысли своего времени»… А тут на всю Америку заявлено, что «Наш современник» опубликовал их! Ну как после этого можно было серьезно относиться к американской демократической прессе! Вот эта ее способность по-геббельсовски безнаказанно лгать и не извиняться, монопольно обрабатывая общественное мнение, – и есть основной признак идеологического информационного тоталитаризма».