Возвращение астровитянки
Шрифт:
— Чем же я такая особенная, чтобы ты тратил на меня свои деньги, Инка? — вместе с нервным смешком выдавила из себя Эмма, которую трясло как в лихорадке.
Она забыла собственные рассуждения о бессмысленности общения с искусственным интеллектом, который в темноте «китайской комнаты» лишь неосознанно сортирует миллионы символов и ответных реплик. Эмма внезапно увидела Инку в совсем ином свете. Психологи оперируют в этих случаях терминами «инсайт» и «гештальт», но, проще говоря, Эмма неожиданно перешла к новому мироощущению, в котором искусственное безликое
—Ты особенная. С одной стороны, тебе не очень повезло со здоровьем, значит, ты имеешь право на особое внимание. С другой стороны, ты умна, значит, у тебя есть масса возможностей, которых нет у других. Хочешь продолжить своё образование? У меня есть диплом преподавателя практически по всем учебным дисциплинам. А потом мы найдём тебе увлекательную работу — и никто не посмеет отказать тебе в трудоустройстве из-за твоего здоровья. Я дам тебе юридические или любые другие консультации. Я могу быть твоим адвокатом — у меня есть и такая лицензия. Если ты согласна, то мы всерьёз займёмся твоим здоровьем и твоей жизнью. Мы всё сможем изменить — конечно, если ты согласишься на это.
Эмму била такая дрожь, что она сжала непослушными коленями пляшущие руки.
О боги, сколько же времени потеряно зря, сколько времени…
— Прости меня, Инка… — шепнула Эмма, раскаиваясь в своём пренебрежении к Эху.
А Инка-Эхо совсем и не обижался. Эту непродуктивную эмоцию он никогда не использовал.
У Ивана на ухе была зазубрина — на самом краю ушной раковины бугрился белый уголок острого хряща. Девушке Людмиле нравилось его трогать. Ивана это внимание к его уху немного раздражало. Сейчас спорить будет не о чем — верх уха был срезан и обожжён. Боль была несильной, — видимо, аптечка сработала автоматически. Научились делать.
Иван втянул в себя воздух, пахнущий дымом, и снова выругался.
Утро началось обычно: они втроём позавтракали в ещё пустой столовой, где Иван вволю повеселился, глядя на сонные физиономии своих молодых напарников.
— Что, салаги, не выспались?
— Знал бы, что спать так мало дают, — в жизни не подписал бы этот армейский контракт! — ворчал рыжий крупный Станислав, орудуя ложкой.
— А меня отец уговорил подписаться: «Армия, сынок, это школа настоящего мужчины!» Он говорил, что в старые времена служили вообще все молодые парни, — сказал Питер, зевая над огромной кружкой с кофе.
— Добровольно, что ли? — не понял Станислав.
— Ну ты и темнота! — Иван посмотрел на солдата. — Закон был такой, чтобы всем бесплатно служить. И поэтому в армию приходили такие горе-солдаты, что сержантам приходилось изо всех сил лупить ленивых салаг, чтобы они не спали, а шевелились. Салаги плакали и вешались.
— Врёшь, сержант! — не поверил Станислав. — Как может сержант бить солдата, если у того оружие есть? А потом, они же друг друга в бою должны прикрывать!
—А
— Во Иван брешет — даже не улыбнётся! — восхитился Станислав, а Питер всё зевал и зевал.
Иван только удивлялся, глядя на сонную молодёжь. Он сам давно привык быстро мобилизоваться с самого раннего подъёма: будешь клювом щёлкать, так всё здоровье и прощёлкаешь, а его Иван твёрдо собирался сохранить. Потому что Ивана ждала Людмила, девушка, с которой он познакомился в последнем отпуске. Ах, какая славная девушка…
Ну ладно, повспоминали — и двинули!
И они двинули на своём броневичке по патрульному маршруту. На перевале они должны были сменить ребят из второго взвода и отстоять свои двенадцать часов вахты.
В общем, работа не пыльная — за день через перевал проходит всего несколько машин, и их проверка много времени не занимает. Редко попадётся грузовик, в чьём кузове приходится рыться минут тридцать, всё больше — лёгкие джипы с багажником на полкуба. Пять минут от силы.
Иван и от этого дежурства подвоха не ждал, но вышло всё иначе. Через час после занятия ими позиции на перевал втянулась колонна из четырёх машин. Иван сразу насторожился: автомобили были мощными и объёмными — в каждой такой коробочке или с десяток людей усядется, или три саркофага в полный рост поместятся.
И действительно — две задние машины шли с сильно затемнёнными стеклами.
«Труповозки! — мелькнула мысль. — На конвой нарвались!»
Такие автомобили перевозили в саркофагах спящих девушек: работорговля оспаривала у наркоторговли пальму первенства за прибыли.
Конвой, заметив патруль, резко затормозил. Крыша первого авто стала быстро раскрываться, и оттуда высунулся нос какой-то бледно-голубой хищной птицы.
«Ах ты, чёрт!» — потрясённо подумал Иван и крикнул молодым:
—Из машины! — и одновременно нажал кнопку пуска ракет.
Пока ракеты разворачивались из походного положения, с крыши первого автомобиля стартовал беспилотник.
Ракеты на броневике были обычными «наземками», им с беспилотником не совладать.
Иван скатился с борта машины вслед за молодыми, и тут же сзади рвануло. Горячая волна поддала сержанта в спину так, что отбросила на несколько метров. Рядом кубарем катился молодой Станислав, а Питера взрывная волна швырнула грудью прямо на острые камни.
Иван, сам не понимая как, вскочил на ноги, долетел до камней, зацепил лежащего тощего Питера одной рукой и перебросил через гряду. Рядом плюхнулся Станислав.
Сержант перевернул Питера на спину: тот лежал без сознания, а справа на его бронежилете была обширная ссадина и даже вмятина. «Об камни приложило и ребер наломало…» — понял сержант и посмотрел на Станислава. Тот зажимал левую раненую руку и таращился на сержанта круглыми испуганными глазами.
Живы, по крайней мере. Иван схватился за щёку — по ней тоже текла кровь. Вот тут он и понял, что часть уха срезало осколком, а само ухо ни черта не слышит.