Возвращение Айши
Шрифт:
От этого-то глаза и бил нестерпимо яркий свет. Его лучи пронизывали толстую кирпичную стену, построенную воронкой, с такой легкостью, будто это была муслиновая занавеска. Устремляясь вверх, они озаряли металлический слиток, что покоился на массивной раме.
Как сверкали эти лучи! Если бы все граненые брильянты мира сложить в одну груду и поместить под огромное зажигательное стекло, то и тогда они не достигли бы и тысячной доли их яркости. Лучи жгли мне глаза, жгли лицо, руки и ноги, но Айша даже не укрывалась от них. Она прошла в глубь комнаты и, скинув с лица
– Уже готов – и скорее, чем я ожидала, – сказала Айша. Подняла слиток с такой же легкостью, как перышко, подплыла обратно к нам и со смехом спросила:
– Скажи мне, о высокоученый Холли, доводилось ли тебе слышать о лучшем алхимике, чем эта бедная жрица забытой религии? – И она поднесла сверкающий слиток почти вплотную к моей голове.
Я повернулся и побежал, вернее, заковылял, ибо в этом костюме бегать было невозможно, прочь из комнаты, пока не уперся в скалу; там я и стоял, прижав голову к каменной стене: глаза у меня болели так, будто в них вонзили раскаленные докрасна шилья. Айша же потешалась надо мной, пока дверь наконец закрылась, и меня окутала тьма, благословенная, словно дар Небес.
Потом Айша стала помогать Лео снять его лучезащитные доспехи, если их так можно назвать; освободясь от них, он, в свою очередь, помог и мне; в этом мягком мерцании мы стояли, моргая, словно совы на солнечном свету, – и по нашим щекам струились слезы.
– Ты удовлетворен, мой Холли? – спросила она.
– Чем удовлетворен? – сердито отпарировал я, ибо боль в глазах была нестерпимая. – Если всей этой дьявольщиной, то да, удовлетворен.
– И я тоже, – проворчал Лео, который все это время тихо ругался в своем углу.
Но Айша только смеялась, о, как она смеялась: казалось, сама богиня веселья сошла на землю; она смеялась до тех пор, пока и у нее на глазах не выступили слезы.
– Какая неблагодарность! – воскликнула она. – Ты, Лео, просил показать тебе сотворенное мною чудо, тебе, Холли, я велела остаться, но ты все же увязался за мной, – и теперь вы оба грубите и злитесь и даже плачете, как обжегшие пальцы дети. Вот возьмите. – Она сняла с полки какую-то мазь. – Натрите себе глаза, и жжение сразу же пройдет.
Так мы и сделали, жжение в самом деле прошло, но еще много часов мои глаза были налиты кровью.
– И где же это чудо? – спросил я. – Если ты говоришь о нестерпимо жгучем пламени…
– Я говорю о том, что рождается в пламени, как ты по своему невежеству называешь могучую энергию. Смотри! – И она показала на принесенный ею слиток; он лежал на полу, все еще слабо мерцая. – Нет, он уже остыл. Неужели ты думаешь, я взяла бы его, если бы был риск обжечь пальцы, изуродовать себе руку? Потрогай же его, Холли.
Но я не хотел; сама Айша, я знал, не страшится пылающего огня, но я человек непривычный; к тому же я опасался жестокой шутки, которую она могла сыграть со мной. Однако слиток я рассматривал долго и серьезно.
– И что это, Холли?
– Золото, –
– Нет, нет, – возразила она, – это золото, чистейшее золото.
– Руда здесь, должно быть, очень богатая, – недоверчиво сказал Лео, так как я упорно молчал.
– Да, мой Лео, железная руда здесь очень богатая.
– Железная руда? – Он взглянул на нее.
– Конечно, – ответила она. – Разве есть рудники, где золото добывается в таких слитках? С помощью своего знания алхимии я превратила железную руду в золото, оно скоро нам понадобится, мой любимый.
Лео изумленно глазел на слиток, а я стонал, так и не поверив, что это золото, а тем более что оно выплавлено из железной руды. Айша прочитала мои мысли, ее настроение, с характерной для нее внезапностью, сразу же переменилось: она вспылила.
– Клянусь самой Природой! – вскричала она. – Не будь ты моим другом, Холли, о глупец, обласканный мной, – я бы подвергла воздействию этих тайных лучей твою руку, так чтобы она, вплоть до самых костей, стала золотой. Но что гневаться на слепца, к тому же еще и глухого? И все же сейчас ты убедишься! – Оставив нас, она прошла по коридорам, что-то крикнула трудившимся в лаборатории жрецам и вернулась.
Вскоре появились жрецы; они с трудом тащили на носилках большую глыбу железной руды.
– Ну, – сказала она, – каким знаком мне отметить эту железную руду? Знаком Жизни? Хорошо. – По ее велению жрецы взялись за чеканы и молоты и грубо выбили на поверхности глыбы крест с петлей вверх – crux ansata.
– Этого недостаточно, – сказала она, когда они закончили. – Одолжи мне твой нож, Холли, завтра я возвращу его более ценным.
Я вытащил из ножен свой охотничий нож индийской работы и отдал его Айше.
– Ты помнишь эти отметины? – Она показала на следы клыков и имя мастера на лезвии, хотя рукоятку и сделал индийский мастер, сталь была шеффилдская.
Я кивнул. Она велела жрецам надеть снятые нами лучезащитные костюмы, а нам – выйти в темный коридор и лечь лицом на пол.
Так мы и поступили; через несколько минут она позвала нас. Мы встали и вернулись в комнату: жрецы уже были там; сняв защитные костюмы, они тяжело отдувались и втирали в глаза мазь; ни глыбы железной руды, ни моего ножа не было видно. Затем она приказала им положить на носилки и унести слиток золотистого металла. Они повиновались; мы заметили, что при всем своем крепком сложении оба жреца покряхтывали под его тяжестью.
– Каким образом ты, женщина, – спросил Лео, – могла поднять то, что тяжело для двоих мужчин?
– Та сила, которую ты называешь Огнем, – ответила она, – обладает свойством облегчать, пусть на короткое время, всякий предмет, подвергаемый ее воздействию. Иначе как бы я, хрупкая женщина, могла поднять золотой слиток?
– Понятно, – ответил Лео. – Теперь понятно.
На том дело и кончилось. Слиток был убран в каменный колодец с железным люком, и мы вернулись в покои Айши.