Возвращение бумеранга
Шрифт:
Он отложил листки. Ну что же, работа была проделана большая и честная. Теперь даже фюрер не откажет в награждении исполнителей. Франк уже представил список из шести человек, при этом в разговоре он намекнул, что он тоже принимал очень активное участие в расследовании. Можно, конечно, отметить и его, лишним не будет, тем более, что место протектора, о котором он так мечтал, перешло к Далюге.
Гиммлер посмотрел на часы, сложил документы в папку и решил, что если он приедет на доклад к Гитлеру чуть раньше назначенного срока, то хуже от этого не будет.
Пардубице, 20 июня 1942 года
Унтерштурмфюрер
В комнату зашел шарфюрер Куртман с сигаретой в зубах.
— Мы здесь, как в доме отдыха, — усмехнулся он.
— Иди курить на кухню, — огрызнулся Флейшер. — Последняя комната с более или менее чистым воздухом, так и ту загадить хочешь.
Флейшер встал и распахнул окно. А Куртман поморщился, но пошел на кухню.
Примерно через час после этого внизу позвонили в дверь парадной. Благодаря открытому окну, Флейшер прекрасно услышал звонок. Он подошел к окну и выглянул. У парадной стоял, судя по всему, довольно молодой человек. Молодой человек поднял голову, и его глаза встретились с глазами Флейшера. Он вздрогнул, резко развернулся и побежал вдоль дома. Флейшер отпрянул от окна и закричал:
— Все вниз! Догоните и возьмите парня, который убегает. Я из окна крикну вам, в какую сторону он бежит.
Бартош впервые за последние три дня вышел из дому. Ревматизм отпустил, но он все же перевязал поясницу теплым шарфом. По его подсчетам, Крупки должны были сегодня вернуться от родственников из Хрувима. Возможно, они знают что-то новое о событиях в Праге. Сообщения в газетах были неутешительные, но Бартошу очень не хотелось им верить.
Приехав в Пардубице, он сразу же направился к знакомому дому. Он машинально взглянул на окно угловой комнаты: портьера была открыта. Значит, никакой опасности нет. К тому же было открыто окно, что говорило о том, что Крупки действительно вернулись домой.
Бартош подошел к парадной и позвонил. Ему показалось, что из окна угловой комнаты кто-то выглянул, он поднял глаза и остолбенел: из окна на него смотрел незнакомый мужчина. Бартошу хватило всего одной секунды, чтобы сообразить, что этот мужчина может быть только оставленным в засаде гестаповцем. Он развернулся и бросился бежать.
Когда Бартош завернул за угол дома, он услышал, как хлопнула дверь парадной. Сомнения быть не могло — это выскочила погоня. Он еще чувствовал последствия приступа ревматизма и поэтому не мог бежать в полную силу. Очень скоро он услышал у себя за спиной топот
В конце концов, Бартош заскочил в какой-то маленький проулочек, спрятался за деревом и решил попробовать сделать несколько прицельных выстрелов. Он сумел подстрелить первого вывернувшего из-за угла преследователя, но второй начал обстреливать его из-за угла дома. Бартош решил побежать дальше, но как только он покинул свое укрытие, то почувствовал два удара в спину, и тут же почувствовал боль во всей груди. Он споткнулся и упал лицом вниз. Чтобы не даться живым, он хотел выстрелить себе в висок, но рука уже не слушалась. Он медленно начал погружаться в темноту.
Флейшер был очень раздосадован случившимся. Однако, так как никто кроме Бартоша не видел, как он высовывался из окна, то в рапорте он написал, что парашютист нашел на дверях парадной знак, говоривший о том, что явка провалена. Его коллеги потом усиленно пытались понять, что же это был за знак, но так ничего и не смогли обнаружить.
Прага, 20 июня 1942 года
— Итак, штурмбанфюрер, — сказал Франк Абендшену, отодвигая в сторону рапорт об окончании операции, — я считаю, что вы блестяще справились с работой. Судя по всему, руководимого англичанами подполья больше не существует. Коммунисты тоже не скоро придут в себя. К сожалению за все это мы заплатили жизнью обергруппенфюрера Гейдриха.
— Я тоже считаю, что с английскими агентами мы покончили, — согласился Абендшен, — хотя какие-то осколки еще пытаются что-то сделать.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Франк.
— Вчера в районе деревни Лежаки наши радиолокационные станции засекли работу радиостанции, — вздохнул Абендшен, — Это явно английская радиостанция. Я уже несколько месяцев охочусь за ней. Мы взяли практически всю группу в Пардубице, но вот радист все же сумел уйти. Похоже, это именно он и вышел в эфир.
— Вы хотите сказать, что эта группа продолжает работать? — нахмурился Франк.
— Нет, я уже вам сказал, что группы как таковой больше не существует, — покачал головой Абендшен. — Скорее всего, радист просто запрашивает инструкции для дальнейших действий.
— С этим надо кончать, — рассерженно заметил Франк.
— Мы пытаемся, — вздохнул Абендшен, — но этот радист очень изобретателен и осторожен. Для своих радиопередач он выбирает такие места, к которым трудно незаметно подобраться.
— Эта деревня Лежаки большая? — поинтересовался Франк.
— Нет, маленькая деревушка даже без полицейского участка, — ответил Абендшен.
— Тогда там каждый новый человек должен быть на виду, — воскликнул Франк. — Почему никто ничего не сообщил?
— Более того, — пожаловался Абендшен, — мы проводили опрос населения, и все только плечами пожимают. Никто ничего не видел, ничего не слышал.
— В таком случае, — взорвался Франк, — с ней надо поступить так же, как и с этой деревней Лидице. Всех мужчин расстрелять, женщин отправить в лагеря, а детей отдать на воспитание в немецкие семьи. Мы предупредили, что всех пособников ждет расстрел вместе с семьей. А здесь мы поступим даже мягче: расстреляем только мужчин. Это послужит уроком для всех остальных.