Возвращение Цезаря (Повести и рассказы)
Шрифт:
А если старикашечка властный и брови его густы? Тогда надо придать себе трещинку. Какую? Пугливость? Чувство собачьей благодарности? Но и показать, что он видит атомы жизни, намекнуть, что только он да гениальный старикашечка видят их…
Каков он, старичок? Что у него в голове? Глупо все сделано, глупо. Не разведал сам, положился на легковесного Ваньку…
Какой, например, нос у старичка? (Владимир Петрович вспомнил крючковатый нос одного скупого бухгалтера, твердый носик жены, собственную острую шпилечку.) Ухо?… Нижняя челюсть?… Изгиб лба? Не
Но постепенно старичок формировался — сам. И встал перед ним, брюзгливо свесив нижнюю губу.
Живым стоял старичок перед Владимиром Петровичем, слабенький, дышащий на ладан.
— Слушай, старче, — заговорил Владимир Петрович. — Мы с тобой кашу сварим? А?
Старичок молчал.
— Я хороший работник, у меня изобретение. Но сколько я получу за него? Пшик. А защитив кандидатскую, буду иметь приличный кусок. Не щурься на меня. Все мы люди, ты — тоже.
…Поселок уходил, теряя одну за другой детали. Отдельно стоявшие дома теперь грудились в кучу. Закат облил их — окна домов малиново засветились, лес порыжел. Пронзительно яркими стали подсолнухи. Хорош поселок — издалека. Не бывать здесь больше, ушли в прошлое голубые дни, ночи, почтальонка. Ушла, поманив тайной, деревенская жизнь. И черт с ней! Теперь начнется городская.
Владимир Петрович вздохнул и стал опять высматривать серебряного старичка. Ему хотелось подойти незаметно, увидеть его первым, сделать точные наблюдения.
Однако куда провалился Контактыч?
Владимир Петрович прошел мимо парней в дамских прическах и увидел людей. Особенных. Судя по одежде, сумкам, виду, они возвращались с однодневного веселого пикника. Это были сытые, крупные люди. Они не играли на гитарах, не перекидывались картишками, они — беседовали.
Среди их сытых голосов Владимир Петрович услышал Контактыча. Он сыпал шуточки того свойства, что могут вызвать смех только у людей сросшихся (другим они просто непонятны).
«Это Иван…» Владимир Петрович подошел ближе и прислушался — нет, Ванька не мог городить подобную ерунду.
И вдруг его окликнули — Контактыч высунулся из толпы особенных людей, выставилась рыжая его борода.
Он подошел, схватил за руку, потянул за собой Владимир Петрович шел как во сне.
От Контактыча вкусно пахло копченой рыбой и вином.
— Это Вовка, быстро растущий гений, — говорил он особенным людям. — Да иди, иди, не упирайся… Не бойся. («Они кусают только госбюджет», — шепнул на ухо.)
Владимир Петрович шел за Ванькой. Кожа до боли стиснула его лицо.
Он смотрел на этих людей и казался себе сопляком-мальчишкой, упрямо лезущим к взрослым и вдруг оробевшим.
— Нет, не быть ему таким, не быть.
— Контактыч, дорогой, — забормотал он растерянно (а что-то посмеивалось в нем и говорило: так делай, старик).
— И верно, Контактыч! — вскричал тот. — Не выношу замкнутых чудаков! Вот эти люди… — Он сделал паузу. — Ты видишь их… Эти люди — цвет местной научной мысли (он широко повел рукой). Они двигают науку, но они… люди, и ничто им
И стал рекомендовать:
— Знакомьтесь, это Володя, мой школьный товарищ, быстро растущий специалист. Растет как на дрожжах, особенно в районе живота.
Владимир Петрович суетился, пожимая руки.
Он жал дамские узкие руки, царапавшиеся пупырчатыми, как жабы, перстнями, встряхивал мягкие руки мужчин.
Он называл себя и все приглядывался, искал серебряного старичка. Его не было…
Иван взял его под руку и повел на корабельный нос. Они шли, расталкивая людей. Владимир Петрович ощущал свою руку чужой, отрезанной. Она уже принадлежала другому миру (сам он находился в прежнем).
Вот он, старичок… Стоит, навалившись животиком на перильце, и смотрит на остров.
Одет старичок легко — белая рубашка, шорты, оголившие седые мохнатые ноги.
Старик обернулся, и Владимир Петрович тотчас приметил воткнутую в грудной кармашек авторучку. Он узнал ее по колпачку — это был «Золотой Паркер», стоивший в комиссионке ровно сто бумажек. Шикарно иметь такую авторучку!.. «Куплю», — решил он.
Ванька подошел и что-то втолковывал старичку. Долго. Тот, слушая, двигал черными бровками. Раздражался?…
Что творится в его серебряной голове? (Теперь они с Иваном засмеялись. Чему?)
Внешне это сильно сдавший старик. Ноги тонкие, живот отвис. Но… он еще поживет, старикашечка, обязан жить.
Сколько времени займет работа над диссертацией? Года два. Так вот, старик обязан жить три года, учитывая и защиту. Владимир Петрович расшибется, а добудет ему и жень-шень, и мумие — все, что надо пить старику, обязанному жить.
А старичок не церемонится. Мотнул головой — Контактыч тотчас отошел. М-да… Здесь подумаешь…
— Ты извини, — говорил вернувшийся Иван. — Старик занемог минут этак на тридцать, подождем. Но я его заинтересовал тобой. А вот и Лидка. Сестра! Подь сюда!
Владимир Петрович обернулся: к ним шла женщина в белой рубашке, в джинсах. Рослая, могучая, рыжая. А была тонкой девочкой. Чудеса! «Тебе бы за башенный кран замуж», — думал Владимир Петрович.
— Вовка?…
Женщина подошла, подала руку. Очень дорогую руку, в желтых кольцах. Подарила рукопожатие!.. Владимир Петрович невольно поклонился, и снова что-то усмехнулось в нем.
— Владимир…
Лидия спокойно рассматривала его. Глаза ее — зеленые — поблескивали, волосы забраны назад. «Такую жену я бы не решился иметь, — думал Владимир Петрович. — Страшно обнять, любить такую громадную, уверенную».
И пожалел старикашечку. Лидия это прочитала.
— А ты стал толстым, головастик, — сказала ядовито. — Да еще и лысый. (Да, да, именно злясь, она дразнила его когда-то «головастик».)
Лидия повернулась к Ивану:
— Вырастил бы и ты себе такую голову.
Усмехнувшись, спросила Владимира Петровича: