Возвращение домой
Шрифт:
– А что мне, в сундуке этом запертом сидеть, что ли? Что тут за жизнь? Ты вон себе Гора зацепишь, и будешь балдеть, а я?
Кира собралась стукнуть Ветку в плечо, но та сама вдруг схватила её за рукав.
– Слуушай, кого я видела! Помнишь Диму, в онкоцентре? С веснушками? Иду я вчера по улице, а он с мамой мне навстречу, прикинь! Узнали меня, обрадовались! Он выздоравливает, лечение дало неожиданный эффект. Прогноз благоприятный, мать!
– Правда? – внезапное облегчение было настолько сильным, что Кира аж присела на стоящую рядом скамейку.
– Правда! Про тебя спрашивали,
Ветка села рядом.
– Сундук-то он сундук, но даже в старом сундуке могут лежать любимые игрушки, Кирка. А иногда и что поценнее. Так что не дёргайся, Кирюх, прорвёмся! Рыжая кобыла борозды не испортит!
Они засмеялись. Ветка потянулась и обняла Киру, похлопывая её по спине.
Тучи над площадью разошлись. Сквозь прореху упали вниз широкие полосы солнечного света, будто кто-то большой и прозрачный в небе, сотканный из воздуха и белых облаков, вдруг обратил к земле своё лицо.
…
– Да не возьму я передачу вашу! – другой охранник, помоложе, но такой же упёртый, смотрел на Киру оловянными глазами. – И нет у нас никакого Ильина!
– Как нет? – Кира вдруг охрипла. – Как – нет?
– Вот список! – он помахал перед её лицом несколькими листами бумаги, сшитыми степлером. – Нет никакого Ильина!
– А как? А куда?.. – заикалась Кира.
– Ну вспышка же была, – понизил голос охранник. – Может он, того… Хоронили их вроде на Северном, знаешь, там крайние ряды возле леса?
Сквозь зарешёченное стекло двери Кира увидела идущую по интернатскому двору к проходной Никитишну. Она подхватила пакет с передачей и выскочила на улицу.
Кладбище было огромное, и Кира полчаса только добиралась вверх от остановки до крайних участков. Вдоль леса тянулся забор из ржавой сетки-рабицы. Снова начал накрапывать дождь.
Могилы у леса были заброшенные, бесприютные. Здесь коммунальщики хоронили «бесхозников», бомжей, неопознанные трупы, найденные где-нибудь в лесу или в реке. Иногда вместо крестов стояли просто деревянные столбики с табличками. А иногда и без табличек.
– Неопознанный мужчина, – читала Кира. – Неопознанная женщина… Биоотходы, господи!..
Дождь хлынул так, словно господь решил устроить потоп и снова смыть весь грешный людской род. Кира моментально промокла до нитки.
– Мураев П.И., – продолжала читать она и слёзы на её щеках исчезали в льющихся сверху струях дождя. – Неопознанный мужчина…
Снизу по дороге между участками катил, сигналя, синий жигулёнок-«семёрка». Кира оглянулась, и продолжила вглядываться в таблички, медленно переходя от одной к другой. Холодная вода текла ей за шиворот, в ботинках хлюпало, джинсы мокро облепили ноги.
– А ну в машину! – рявкнула на неё Никитишна из «жигулей», распахнув дверь. – Совсем девка дурра, заболеешь напррочь!
Кира обессиленно упала на сиденье, захлопнула дверь. С неё текло, тело била крупная дрожь.
– Щас согрреешься, – Никитишна вывернула регулятор печки на максимум.
– Ввы к-как т-тут?
– Тебя ищу, бестолковую, незаметно, что ли? Ты же Кирра?
– Д-да, я Кира. З-зачем я вам?
– Узнаешь.
Никитишна
– В-вы знаете, где он… – Лежит, чуть не сказала Кира, но не сказала, опять умолчав о страшном и важном.
– Антон? Знаю, – хмуро сказала Никитишна.
Вблизи Кира увидела, что она уже довольно пожилая и не вполне здоровая женщина – лицо изрезано морщинами, под глазами мешки, на шее складки дряблой кожи с пигментными пятнами. «Прекратите рычать на меня», хотела сказать Кира по-хамски ведущей себя Никитишне, но запоздало сообразила, что у инспектрисы просто дефект речи.
От Кириной мокрой одежды тонкими струйками начал подниматься пар.
Умолчания, думала Кира. Вся наша жизнь состоит из лицемерия, вежливой лжи и умолчаний: о смерти, и о том, чего мы не хотим видеть и знать. Мы прячем это – в шкафы, коробки, на чердаки, убираем в долгие ящики и закрываем на ключ. И только существа, состоящие из ярости и огня, следят за нами с небес, и сходят вниз, чтобы вести нас, неразумных и испуганных, к свету. Но в пути – калечат наши слабые тела, стучат изнутри грудных клеток, выжигая нейроны и распространяя метастазы в неподатливой плоти, и никому, никому не суждено… Такая сущность сожгла красивую девочку Леру, такое создание чуть не убило веснушчатого Диму – если это правда, что он выздоровел и Ветка не наврала, чтоб успокоить подругу. Такая тварь вселилась в Антона и лишила рассудка, сломала ему всю жизнь, выплёскиваясь в странных рисунках и дурацких, никому не понятных иероглифах. Если это ангелы, то какая разница между ними и демонами? Зачем они тогда нисходят сюда – мучить нас, ломать и калечить? Что же это за дорога к свету?..
Жигулёнок выехал с кладбища на трассу и покатил к городу. Дождь лил уже не так сильно, но скрипучие «дворники» «семёрки» всё равно еле справлялись с потоками воды, заливавшими ветровое стекло.
– Куда вы меня везёте?
– На кудыкины горры! – огрызнулась Никитишна. Она неприязненно окинула Киру взглядом и снова вперилась на дорогу. – Вот смотрю я на вас: начинаете ходить, а потом прропадаете! Чего тогда начинали? Своих детей сначала заведите, выррастите, а потом уже к чужим ходите! Ведь хуже нет, когда вот так бросают. И в детдомах так же: придут, поманят пальчиком и смываются, только их и видели! Или того хуже: возьмут, поиграются с игррушкой и привозят обратно, заберите, мол, нам не подошло! А там живые люди, дети, они надеются, они ждут, они умиррают! Хуже нет смотрреть, когда они умирают от тоски!
Никитишна зло стукнула по рулю.
– Карантин же был, – прошептала Кира.
– Каррантин, тоже мне. А кому легче от твоего каррантина?
Они замолчали. Никитишна протянула руку и включила радио.
… Посреди огней вечерних и гудков машин
Мчится тихий огонёк его души…
Посреди огней вечерних и гудков машин
Мчится тихий огонёк моей души!..
– Выключите! – крикнула Кира.