Возвращение герцога

Боумен Валери

Филипп рассмеялся опять, совершенно очарованный этой юной леди, которая умела с неподражаемым юмором смотреть на светское общество, тогда как он сам находил его по большей части просто невыносимо скучным.

Поздно ночью, возвращаясь с бала домой, Филипп вдруг понял, что очень редко смеется, и не мог вспомнить, когда это с ним случилось в последний раз. Да ему и в голову не приходило, что на балу может быть просто смешно. Восхитительная мисс София Пейтон была права.

Перед тем как исчезнуть, растворившись в толпе гостей в ярко освещенном зале, она объявила, что они непременно подружатся при условии, что он не будет донимать

ее булыжниками. И он поспешил ей это пообещать.

Прошло несколько месяцев, когда Филипп поймал себя на мысли, что высматривает девушку в любой толпе, где бы ни оказался. Они проводили вместе все больше времени; их необычная дружба продолжалась целый сезон, и лишь перед тем, как отправиться в Европу – на войну – Филипп вдруг понял, что безнадежно влюблен, но даже не попытался выяснить, что чувствует она.

Он собирался встать на колено и объявить о своей любви – на балконе у Мильтонов, – но решил, что с его стороны это будет чистым эгоизмом. Софи – красивая девушка, и он не мог обрекать ее на горе в столь юном возрасте. Он не знал, останется ли в живых, но обещал – если она будет ждать, – что сделает ей предложение, как только вернется. Это было три года назад.

И вот теперь Софи невеста Хью. Разумеется, он не винил ее за эту помолвку: ведь она думала, что он погиб. Филипп в отчаянии запустил ладонь в волосы, провел по лицу. Как вышло, что их любовь, некогда такая невинная и исполненная надежды, обернулась этой неловкой встречей в гостиной у Кранберри, когда Софи убежала в слезах? Любит ли она Хью? Сердце Филиппа отказывалось этому верить. Хью – ленивого, грубого, глупого и надменного – Софи никак не могла выбрать его по собственной воле. Все так запуталось, и, чтобы разобраться с этим, он должен узнать правду о смерти брата, и как можно скорее, поэтому его первым делом будет расследование вместе с Беллингемом гибели Малькольма. Было слишком много вопросов, на которые у Филиппа пока не было ответов, но одно он знал наверняка: виновный заплатит за все очень дорого.

Глава 6

– Валентина, пожалуйста, сядь. Ты протрешь ковер до дыр, – заметила Софи, когда мачеха в тысячный, наверное, раз за это утро прошествовала мимо нее. Они втроем находились в золотой гостиной, где мачеха, покончив с газетой, с недовольным ворчанием отдала ее отцу Софи.

Лорд Пейтон сидел на диване, деловито изучая колонки светских новостей, а Валентина тем временем вышагивала перед ним взад-вперед с кислой гримасой на лице, зло сверкая глазами. Совершенно бессмысленное поведение, по мнению Софи.

– Я не могу сидеть, – возразила мачеха, делая очередной резкий поворот, отчего вихрем взметнулись ее ярко-розовые юбки. Судя по стиснутым кулакам, она пребывала на грани истерики. – На кону твое будущее… будущее нашей семьи! А ты ведешь себя так, будто ничего не произошло!

Если вчера, в дамской комнате в доме у Кранберри, могло показаться, будто Валентина весьма легкомысленно приняла новость о возвращении Филиппа, то сегодня рвала и метала. И Софи подозревала, что причиной перемены настроения мачехи стала беседа с лордом Хилсдейлом.

– Но что мы можем поделать? – пожала плечами Софи. – Нервами делу не поможешь.

Валентина бросила на нее гневный взгляд, а потом, подбоченившись, обратилась к мужу:

– Роджер, ты слышишь?

Софи закатила глаза, опустив голову, чтобы не увидела Валентина. Мачехе не нравилось,

когда она это делала, а когда ей что-то не нравилось, она жаловалась на падчерицу ее отцу.

– Дорогая, я пытаюсь читать, – примирительным тоном произнес тот, по-прежнему внимательно изучая газету.

– Тогда читай быстрее! – рявкнула Валентина. – Дела сами собой не решаются.

Софи опять обратилась к книге по садоводству, которую якобы читала. Садоводство ей было совершенно неинтересно, но надо же было делать вид, что она чем-то увлекается! Кроме того, подобные книги – самое то, когда не можешь сосредоточиться.

Она провела бессонную ночь во власти череды беспокойных мыслей. Эти мысли не давали ей покоя и сейчас. И если она не металась по комнате, как Валентина, это не значило, что она переживает меньше, чем мачеха.

Прошлым вечером они с Валентиной возвращались с бала у Кранберри в гробовом молчании. В кои-то веки ее болтливая мачеха не проронила ни слова. Она сидела точно каменная и неотрывно смотрела в окно, скрестив руки на груди. Уже тогда Софи начинала догадываться, что лорд Хилсдейл отнюдь не порадовал Валентину.

Молчание мачехи было очень кстати, потому что Софи тоже было о чем подумать. Кроме страха – а ей всегда было страшно в карете, в этом тесном замкнутом пространстве, – накануне вечером ее одолевала целая буря чувств, оставив после себя такое ощущение, словно она использованный носовой платок. Ей хотелось забраться в постель и проспать до самого конца светского сезона, восстав таким образом против несправедливости жизни. Там, на балу, ей захотелось наступить Филиппу на ногу после того, как он имел наглость сказать: «Похоже, я опоздал», когда она спросила, собирался ли он делать ей предложение. И с чего это ей взбрело в голову спрашивать? Слова сами сорвались с ее губ. Гнев достиг в ней точки кипения, когда она вспомнила его последние слова, перед тем как они расстались на балконе в доме у Мильтонов и перед тем как он уехал на войну.

Вчера ее так оскорбило это его: «Похоже, я опоздал», – что она выбежала из салона, точно последняя трусиха, и теперь ненавидела себя за это. Леди Клейтон бросилась за ней с увещеваниями, да только Софи решительно отказалась от разговора и попросила виконтессу вернуться в бальный зал без нее.

Однако позже, уже в постели, у Софи было достаточно времени, чтобы понять, что она сделала большую глупость, позволив себе разобидеться и разозлиться. В конце концов, она ведь помолвлена с другим, и не с кем-нибудь, а с двоюродным братом Филиппа! Разумеется, знай она, что он жив, ни за что бы не согласилась. Но Филипп-то об этом не знает! Грусть, досада и ужас. Вот именно: ни прибавить, ни отнять.

Софи всегда считала, что у нее легкий характер. Ей нравилось веселиться, и она находила во всем положительные стороны. Но что положительного можно извлечь из этой разгромной ситуации? И что им теперь делать? Им всем? Не может же она разрыдаться на груди у Хью, признаваясь в том, что до сих пор любит только Филиппа? Этого, нынешнего, Филиппа она вообще не знает. И уж коль на то пошло, и прежнего не знала, если он оказался таким гадким типом, что мог дурачить ее такой серьезной штукой, как собственная смерть? Кроме того, Филипп и намеком не дал ей понять, что по-прежнему питает к ней чувства. Разумно предположить, что нет. Любящий мужчина вряд ли скрыл бы от возлюбленной, что остался в живых. Как все запуталось!..