Возвращение герцога
Шрифт:
Пока Софи прокладывала себе дорогу в толпе гостей, ей на ум опять пришли слова леди Клейтон: «Вы многого не знаете…» Странные слова! Что, ради всего святого, она имела в виду? Даже если Филиппу здорово досталось, так ведь и ей тоже пришлось несладко! Самое ужасное, что она все это время думала, будто ее любимый мертв. И все же интересно – что такого с ним было? Софи тряхнула головой, чтобы привести мысли в порядок. Ей вовсе не хотелось испытывать сейчас к нему сочувствие.
Леди Клейтон, как и обещала, ожидала ее на верхней площадке и, когда туда явилась
– Спасибо, что пришли.
Они сбежали по ступенькам и остановились перед величественными двойными дверями гостиной. Замерев на месте, Софи опять схватилась за живот. Сегодня ей на все-таки не удастся сдержать слез, и всему виной предстоящая встреча с Филиппом. Она должна все время помнить, что зла на него, не то в конце концов стечет лужицей прямо к его ногам.
Леди Клейтон распахнула двери, и Софи увидела в дальнем углу комнаты, у окна, Филиппа. На столе в канделябре горело несколько свечей, и было достаточно света, чтобы она могла его рассмотреть. Высокий, светловолосый и такой красивый, что у Софи подкосились ноги, сердце сжалось в сладкой агонии.
Неожиданно вспомнился вечер накануне его отъезда в армию… Тогда она видела Филиппа в последний раз. Они стояли на балконе городского особняка Мильтонов. В зале тем временем гремела музыка – бал был в разгаре. Ветерок играл светлой прядью, упавшей ему на лоб. В тот вечер он обещал ей вечность… и она ему верила, дурочка. Но теперь все изменилось: она стала старше и умнее, больше верить не будет никому.
Филипп обернулся и прошептал:
– Софи…
Она едва дышала: ей опереться бы обо что-нибудь! Якорь! Ей нужен якорь! Она явно терпела крушение! Лучше бы он тогда смотрел на нее вот так! Она сложила руки на груди и постаралась придать себе гневный вид. Пусть знает, что больше всего ей хочется дать ему по физиономии, и посильнее.
Двери закрылись за ее спиной, и Софи с ужасом поняла, что леди Клейтон оставила их наедине. Ее охватила паника, и она бросилась к дверям:
– Леди Клейтон, вы должны остаться! Надо же соблюдать приличия!
Смешно! С точки зрения Софи, все эти приличия ничего не стоили, иначе она не стала бы призывать к ответу вдруг воскресшего герцога на глазах у всего лондонского света. Но панический страх не самый лучший попутчик: он-то и вынуждал ее говорить глупости, чтобы добиться желаемого. А сейчас ей было жизненно необходимо, чтобы при их разговоре присутствовал кто-то третий: это значительно уменьшило бы шансы на то, что она либо даст ему пощечину, либо поцелует его, либо падет к его ногам.
Виконтесса вернулась в гостиную и, закрыв за собой двери, прислонилась к ним спиной, удерживая ручки: вероятно, чтобы никто не попытался войти.
– Ваше платье… вы очаровательны! – промямлил Филипп.
Ей послышалось или его голос в самом деле дрогнул? Это что-то новенькое. Неужели он стал таким застенчивым? Это хоть и было на него непохоже, но ей почему-то понравилось. Совсем не ко времени, конечно, но тем не менее.
– Благодарю, – по привычке к светской учтивости ответила Софи.
Господи,
– Тея сказала, что у вас был такой вид… будто вы хотели отдавить мне ногу. Правда? – спросил Филипп, и уголки его губ приподнялись в такой знакомой манере, что ее сердце подпрыгнуло.
Она хотела было ответить, но осеклась, не доверяя себе: мало ли что сболтнет ее язык? За последний год она научилась осторожности. Ей пришлось овладеть искусством вести беседу так, чтобы не выдать истинных чувств, научиться притворяться живой, в то время как ей казалось, что она умерла вместе с Филиппом на том проклятом поле. Только ведь он вовсе не умер: стоит перед ней как ни в чем не бывало и спрашивает какую-то ерунду. В единый миг мир встал с ног на голову.
– И поделом, если так: я заслуживаю куда более сурового наказания, – заметил Филипп, подошел ближе и остановился в шаге от Софи.
– Вы заслуживаете более сурового наказания, – повторила она, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал ее истинных чувств. Сегодня только злость.
Но вот ее ноздри уловили знакомый запах: мыло, кожа, одеколон… Ей пришлось стиснуть зубы, чтобы не расплакаться.
– У нас мало времени, – напомнил Филипп. – Не сомневаюсь, что нас обоих уже хватились.
Она вздернула подбородок. Вот тот невозмутимый, уверенный в себе Филипп, которого она знала, но минуту назад он показался ей таким ранимым – всего на мгновение, но она этого не забудет.
– В таком случае говорите, что хотели, – подхватила она его сухой тон.
Филипп быстро оглянулся на леди Клейтон, затем снова перевел взгляд на Софи и прошептал с таким искренним раскаянием, что она чуть не расплакалась:
– Простите, София, – вот что я хотел сказать.
– За что мне вас прощать? – с трудом выдавила она, губы не повиновались.
Он приподнял бровь, словно хотел спросить: «Разве не ясно?»
Провалиться ей на этом самом месте, если она позволит ему отделаться этим «простите»! Пусть объяснится. Прямо сейчас. Не говоря уж о том, что он назвал ее Софией. Почему? Раньше всегда говорил ей «Софи». Зачем этот официальный тон?
Софи расправила плечи, глубоко вздохнула.
– И это все, что вы можете мне сказать? – спросила она резко.
Его лицо напоминало маску.
– Я должен был принести вам свои извинения, и сделал это.
От ее печали не осталось и следа. Глаза Софи полыхнули гневом. Как смеет он обходиться с ней столь небрежно? Что, и ради этого он ее сюда вызвал? Этого мало! Ничтожно мало.
– Разумеется, но это далеко не все: я ожидала, что вы также объясните, отчего целый год делали вид, будто вас нет в живых.
Расправив плечи, Филипп провел рукой по груди.
– Этого я не могу вам сказать. – Он был мрачен, но голос его звучал решительно.
– Ответ не принимается, – ровным тоном произнесла она, однако ноздри ее трепетали.