Возвращение грифона
Шрифт:
— Ваня, вставай! Да ну вставай же, обед на столе! — в носу чего-то засвербило, и я, не выдержав, чихнул и открыл глаза. Надо мной наклонилось смеющееся лицо Маши. Она держала в руке перышко, которым, негодяйка, щекотала у меня в носу.
— Наконец-то! Спишь, как мертвый! Пора обедать, а ты еще не завтракал. Так истощаешь, как скелет, надо хорошо питаться.
— Не делай из еды культа, Киса!
— О! Ты любишь «Двенадцать стульев»? — восхитилась Маша. — Я обожаю Ильфа и Петрова! Вставай, Ванечка. Я таких щей свежих наварила, густые — ложка стоит! Мяса полкастрюли. Тебе надо хорошо
— Ты про что, — подозрительно осведомился я, — ты помалкивай о том, о чем говорить нельзя. Забудь.
— Не могу забыть! — невинно похлопала глазками Мария. — Ты был великолепен в постели. А ты о чем, вообще-то? Кстати, за мясом ходила на базар, к тетке Гале. Она мясом торгует и яйцами. Так вот, эта самая тетя Галя что-то вроде справочника, или, как это лучше сказать — информбюро. Что у нас в поселке происходит — все знает. Все новости на базар стекаются. Понимаешь?
— Понимаю, — усмехнулся я, — сейчас расскажешь, чего там узнала. Или я тебя сейчас кину в постель и затрахаю до смерти.
— Хмм… многообещающе. Может, не рассказывать? — томно сказала Маша и потянулась, как сытая кошка. — Нет уж, пошли есть. Пока ешь, я тебе все и расскажу.
— Пару слов — как там обстановка?
— Ничего не скажу, пока не сядешь за стол. Иди, надевай трусы, мой руки и обедать. Белье вон там, на стуле возьми, я тебе приготовила.
Щи и правда были знатными. На что уж я не особый гурман и любитель поесть, но запах от тарелки шел такой, что захлебнулся слюнями.
Маша заметила мое состояние и рассмеялась:
— То-то же… а то — завалю, завалю — без таких щей через неделю уже желания заваливать не будет. Впрочем, ты-то, может, и подольше выдержишь, — оценивающе-задумчиво осмотрела она меня.
— Хватит издеваться! — дуя на горячие щи в ложке, буркнул я. — Рассказывай сейчас же! Садистка…
— Ладно уж… слушай. В общем, выждала я время — пошла на базар к одиннадцати часам. Сейчас, к сведению, уже два часа. Ну — почти два. К одиннадцати все новости уже должны разойтись по всем закоулкам. Как покойный муж говаривал — в нашей деревне на одном конце чихнут, а на другом конце уже знают. Вроде город, но и не город. Итак — иду я к тете Гале. Она аж светится вся, ее информация распирает, будто гной из нарыва хочет вырваться. А я не спрашиваю — мясо у нее рассматриваю, косточки говяжьи тереблю. А потом так невзначай говорю:
— Тихо, как у нас летом, правда, теть Галь? Скукотища. Улица как вымерла, жарко.
Тетя Галя где-то в деревне покупает мясо и потихоньку продает. Прибавка к пенсии. Участковый вот только гоняет — базарчик-то только для цветов и овощей, а она мясом торгует. Ну да ладно. Не о том речь. Как только я сказала, тетя Галя аж взвилась:
— Это у нас скучно?! У нас тихо?! Ты что, не знаешь, что ночью-то случилось?!
— Что, теть Галь, — спрашиваю я, — неужто водопровод опять прорвало?
— Водопровод! Вы поглядите на нее! Для нее водопровод самое главное в жизни! А тебе не интересно, кто на самом деле убил Светку, за которую твоего сожителя таскали в ментовку? Неужто не интересно?
— Хмм… интересно. А откуда ты знаешь, кто это был?
— Тетя Галя все знает! От тети Гали ничего не укроется! — Она понизила голос и нахмурила брови, нарочито сокрушенно покачав головой. — Такое страшное дело, ой, какое страшное… Братья убили Светку-то!
— Так откуда стало известно, что они убили Светку? С чего ты это взяла?
— А вот с чего, они, когда ее насильничали, все и сказали. Слышь, — бабка снова понизила голос, — они так ее накачали, что она шла враскоряку и по ногам текло! Вот! Люди говорят, чуть не порвали ей там все! Теперь спертизу будут делать, черпать у нее.
— Экспертизу, имеешь в виду?
— Да, испертизу!
— Вот это новости… вот это да…
— Это еще что! Это еще ерунда! Дальше-то что было! Севку-то ее повязали! Говорят, он со Светкой кувыркался, соблазнял. А еще, само главно — он жонку свою ведь убил!
— Как убил? Ольгу? Она же живая?
— Тьфу! Каку Ольгу! Прежню жонку, ту, что вроде как сбежала с мужиком! Эти самые братья знали, где лежат ее косточки, знали, что папаша мамку убил, и молчали. А ей, Ольге-то, когда сильничали, и обсказали все. Думали, видать, что все равно убьют ее и похоронят рядом с мамкой. А вот не удалось. В общем — Севку арестовали, и он уже сознался, что задушил жонку. Поговаривают, что участковый Федорчук в курсе был, дружбан его! Они ведь вместе выпивали. Сева и Федорчук, чтоб ему пусто было! Федорчука вроде как гнать из милиции собираются. Вот теперя все! Теперя я все рассказала! Ну как тебе?
— Ну что сказать, я фигею, дорогая редакция!
— То-то же… а ты — сонное царство, сонное царство. А тут — вона чего. Сатанисты завелись. Вообще-то за братьями давно подмечали странности — чего-то шепчут, чего-то подглядывают. Жаловались на них Севке-то, а у него Федорчук в дружбанах, вот и покрывал. Теперя отпокрывался! Сколько мяса у меня потаскал, крыса поганая! Так ему и надо, ментяре этому. И Севке тоже. Надо же, чего учудил — приемную дочку сильничать! Таких надо сразу к стенке и шлепать, как в революцию.
Мария закончила рассказ и посмотрела на меня, хитро усмехнувшись.
— Все, как ты спланировал. Эх ты и иезуит — комар носу не подточит! Ольге сейчас экспертизу сделают — сразу определят, что ее точно насиловали. И определят — кто. Посадить бабу не посадят — скорее всего, к нам в клинику засунут, на психиатрическую экспертизу. Потом отпустят домой. Как она будет жить одна — вот вопрос…
— Ну ты же как-то живешь? — пожал я плечами, догрызая со здоровенного мосла последние хрящики. — А она чем хуже?