Возвращение из Мексики
Шрифт:
Я вышел на улицу, огляделся и вдруг заметил развязавшийся шнурок на левом ботинке. Когда я нагнулся, легкость еще оставалась, но, подняв голову, я обнаружил изменившийся мир. То ли я, то ли дом администрации напротив редакции вдруг начал накреняться, и если бы не оказавшийся поблизости мужик, я бы точно грохнулся о ступени. «Эй, плохо, что ли?» Я же молча прислушивался к гулу в голове, озирал пространство, утратившее верх и низ, и только потом почувствовал, что опустился задницей на осколок кирпича. Я вытащил осколок, с силой откинул, и опять почувствовал, как тянет упасть. «Ну, мать-перемать… Скорую тебе, что ли, вызвать?»
Когда я представил, как
Несколько дней я торчал в квартире уехавшего в отпуск приятеля, с тревогой ожидая, когда в очередной раз шар земной уплывет под моими ногами. Я обнаружил, что омлет может пахнуть гуталином, что левое ухо иногда оказывается забитым ватой, и ты усиленно в нем ковыряешься, утешая себя мыслью: это банальные серные пробки. Потом будет ЛОР, промывание ушей водяным шприцем (полюбуйтесь, никаких пробок!), и заведующий отделением, который заставит стоять на одной ноге с закрытыми глазами, после чего произнесет словечко: Меньер. Это что за фигня такая?! Не что, а кто, звали этого дядьку Проспером, жил он давненько, в девятнадцатом столетии и первым описал данный синдром. Хотя – это только мое предположение, может, болезнь имеет другие корни. И что же делать? Поначалу вот тебе рецепт на бетагистин. А вообще-то надо ехать в Москву, там специалисты получше.
И так мне захотелось в Москву… Я испил все положенные «капли», я был свободен, я хотел вдохнуть полной грудью московского воздуха, и мне было совершенно наплевать на то, что в столице шла какая-то политическая буза, руководители державы рассорились, как два гоголевских персонажа, и со дня на день ожидался серьезный кризис. «Не буди лихо, пока оно тихо!» – мог бы сказать я супруге: я вовсе не мечтал увидеть Леру, я о ней почти забыл. Но ведь напомнила, сорвала заслонку, и вот – буйным потоком воспоминания, в том числе и эротические (слава богу, дядька Меньер поражал органы исключительно выше пояса). В прошлую нашу встречу, помнится, Лера упросила купить ей какие-то немыслимые – просто гигантские! – серьги, ручная работа крохотного финно-угорского племени, и даже в постели не желала снимать это языческое украшение. Кровать скрипела, серьги звякали, Лера вскрикивала, в общем, не занятие любовью, а студия озвучания «Мосфильма». А Сашка Выдрин, с которым не виделись года два? Говорят, он стал начальником в Гидрометцентре, уже отделом руководит, а значит, проставит хорошие напитки…
Знал бы о последствиях – ни за что не проговорился бы Нику о своих планах. Этот стукнутый вдруг забегал по комнате, где царил страшный бардак, начал что-то искать и, на мою беду, нашел. Понимаешь, перебирал он бумаги, моя московская родственница застряла в Мексике, поехала работать – и застряла! Ну, сказал я, и попутного ветра, если ей там нравится. Да в том-то и дело, что не нравится! Уехать она хочет оттуда, а денег – ноль, потому что выгнали с работы. То есть, она сама ушла,
– Сфера интимных услуг?
– Ага, вроде того. Попала не то в бордель, не то в порноиндустрию, хотя обещали работу в туристической фирме. Теперь сидит вся в долгах, даже на билеты денег нет. Она же, дура набитая, еще и сына туда увезла! А вдвоем они на таком якоре, что мама – не горюй! Только мама, то есть, моя тетка, как раз таки горюет со страшной силой. Помоги, говорит, Коля, выручи двоюродную сестру! Ей там неплохую работу пообещали, в университете, только они требуют копию диплома, чтобы быть уверенными: они не фуфло на работу берут. Она же, кретинка, документ о высшем образовании здесь оставила! Зачем, мол, русский диплом, если я еду с туристами работать? В общем, если ее на работу возьмут, она за три месяца может и долг отдать, и билеты домой купить.
– Гуманная акция, – сказал я, – Но причем тут Москва?
– А я разве не сказал? В том-то и дело, что без Москвы, мать ее, просто никуда! Все эти бумаги нужно вначале заверить в МИДе, а потом отнести в мексиканское посольство и через них отправить! Тетка мне все это прислала, мол, спасай, а у меня – ну полный завал со временем! Пообещал, дурак, на свою голову…
«А может, на мою голову?» – задал я себе мысленный вопрос, а вслух поинтересовался: разве у нее нет мужа? Если есть сын, то, по идее, и муж должен быть! В ответ Ник зафонтанировал, мол, это не муж, а полный урод, и если бы не его, Ника, сумасшедшая занятость, он бы тотчас двинул в столицу, чтобы размазать его по асфальту! Далее он перешел на деловой тон, заверив, что ничего особенного делать не придется: визит в министерство, потом в посольство – и все! Перевод же на испанский и нотариуса (нужен был еще и нотариус!) Ник великодушно брал на себя.
– Кстати, у меня перевод должен быть сегодня готов! Пошли, заберем? Там такой колоритный испанец… Пошли, тебе будет интересно!
Высокого худощавого парня, впустившего нас в ворота добротного кирпичного дома, Ник назвал: Миша, но парень тут же поправил: Мигель. По-русски он говорил без акцента, и испанца в нем выдавала разве что смугловатая кожа и огромная серьга в ухе, чем-то напоминавшая Леру. Как объяснил по дороге Ник, Миша был потомком тех самых испанцев, что сбежали сюда от Франко. Родители его умерли, он же вдруг вознамерился возвращаться на родину предков: теперь и дом продает, и вообще – зарабатывает любым способом.
– Деньги принес? – Миша-Мигель отвел руку Ника, протянутую за листами.
– Но мне же проверить надо! – возмутился приятель.
– Что ж, проверяй… – на лице испанца появилась презрительная улыбочка, а Ник взялся изучать язык Сервантеса, выглядя при этом полным бараном.
– Пользуешься нашей безграмотностью… – вздохнул он и протянул деньги, – Дом-то продал?
– Нет пока. Вы жадные, хотите мало платить.
– Да ты просто цену задрал!
– Дом – это мой шанс, у меня другого капитала нет. А уехать я очень хочу. Это страшный город.
Ник вяло возразил, мол, не страшнее какой-нибудь Севильи, и мы опять увидели презрительную улыбочку.
– Ты разве был в Севилье?
– Я? Пока не был. – Ник покосился на меня, вроде как спрашивал: не был ли там я, но я ничем не мог помочь приятелю.
– А почему тогда так говоришь? Севилья – прекрасный город, я его видел. А ваш город страшный. И страна – страшная.
Под занавес зависла тягостная пауза.
– Виват Долорес Ибаррури! – сказал я, и дверь за нами захлопнулась.