Возвращение к любви
Шрифт:
— Дорогая Анна, прими наши поздравления! От всего сердца! И учти, вечером у тебя будут гости. Такое решение приняли все наши кавалеры, — он кивнул в сторону главного бухгалтера.
«Кавалер», однако, нахмурился: они хотели сделать Анне сюрприз, и вот, Мога выдал их с головой.
— Приму вас с радостью. Для этого и пришла — пригласить. — Анна перешла на более сердечный тон. — Но есть у меня, Максим Дмитриевич, просьба именно к вам: возьмите непременно с собой Элеонору. Передайте: ее приглашаю я. — И добавила еще тише, словно только для них двоих: — Слишком уж много нас, одиноких…
Мога остановился в середине
— Спасибо, — сказал он, смешавшись и в то же время с признательностью.
Вечером после шести Ион Пэтруц, Драгомир Войку и Ион Спеяну появились втроем. В руках у Спеяну был большой букет хризантем, у других — пакеты.
— Анна Илларионовна, примите еще раз наши поздравления, — сказал Спеяну. Именно ему, недавно приехавшему из города, следовательно, более разбитному, было поручено поздравить Анну и сообразить на скорую руку праздничное угощение. Вместе с другими лакомствами гости принесли коробку конфет; Пэтруц открыл ее, чтобы угостить Марианну, дочку Анны. Затем он повел девочку к телевизору, и оба стали смотреть «мультики», в то время как остальные накрывали на стол.
— Разве не будем ждать Максима Дмитриевича? — спросил Спеяну.
— По мне, так начнем, — предложил Войку. — Уже половина восьмого, а мы уславливались на шесть часов. А хозяйка что скажет?
— Желание гостей для нее — закон, — улыбнулась она, хотя отсутствие Максима Моги ее огорчало.. Что могло еще с ним стрястись?
— Ионикэ, братец! — скомандовал Пэтруц, — слово за тобой!
Спеяну поднялся на ноги.
— Дорогие друзья, — торжественно молвил он, подняв бокал, — виноградная лоза подобна женщине: она капризна и нежна, ее сладкие плоды без нашей заботы и любви не могут жить и вянут; поэтому, дорогая Анна Илларионовна, примите нашу искреннюю мужскую любовь.
— Браво, Ион! — одобрил эту речь Войку. — Ты настоящий поэт!
— Одну минуточку, — поднял руку Спеяну, — я не сказал еще главного.
— Давай, Ионикэ, — подбодрил его Ион Пэтруц, усмехаясь в усы. — Давай, ибо шпаришь ты, как по маслу, хотя до сих пор на наши головы от тебя валились одни теории, проблемы, проекты; теперь, как заметил Войку, пошла также поэзия.
— Баде Ион, — продолжил Спеяну, — в доме такой симпатичной хозяюшки невозможно не стать поэтом. Дорогая Анна Илларионовна, я хотел еще сказать, что для вас этот день — один из самых светлых в жизни. Но и для нас, честное слово.
Зарумянившаяся Анна осветила всех сиянием своих увлажнившихся глаз.
— Мне очень жаль, что нет среди нас Максима Дмитриевича и Виктора Андреевича, — сказала она с волнением. — Они всем нам — истинные друзья.
И снова подал голос Спеяну:
— Поскольку речь зашла о Максиме Дмитриевиче, хочу, друзья, попросить его сделать мне одолжение. Вам известна моя печаль. Моя дорогая женушка ни за что не желает переезжать в Пояну. Считает, что без нее процесс просвещения в столице всецело пойдет насмарку. — Спеяну застенчиво улыбнулся, словно прося товарищей понять его, и продолжал с некоторым удивлением: — Не пойму только, откуда у вчерашней крестьяночки такая привязанность к городу?
— Как ни крути, у городского мира — свои чары! — сказал Драгомир Войку. — Я, наверно, не смог бы там жить, но нельзя не
Начался большой разговор о жизни в городе и в деревне, об их взаимных достоинствах и недостатках, о тяге молодежи — вечная тема для споров! — к городу, об ее склонности оставить село с его проблемами на попечение старшего поколения. Следовало ускорить социально-культурные преобразования на селе, и именно на агропромышленные объединения, по всей видимости, должна лечь обязанность многое сделать для решения этой задачи.
— Все это хорошо, — вернулся к своим заботам Спеяну, — но как мне заставить свою крестьяночку примириться с различиями, которые еще существуют между Кишиневом и Пояной? Ей-богу, один только Максим Дмитриевич в состоянии разрешить эту проблему. — И продолжал с каким-то благоговением: — Все стараюсь понять, откуда у нашего генерального директора такая сила убеждения? Сколько нас сегодня здесь — всех собрал Мога!
— У каждого свой талант, дорогой Ионикэ, — сказал Ион Пэтруц.
Разные по характеру, с различными специальностями, при большой разнице в возрасте, «два Иона», как их уже прозвали, сразу нашли общий язык. Можно было увидеть их подолгу спорящими, на собраниях и совещаниях то Пэтруц цитировал Спеяну, то Спеяну — Пэтруца, мнения одного в общих чертах обычно совпадали с суждениями второго. И не было ничего странного в том, что о Максиме Моге у обоих тоже было единое мнение.
Ион Спеяну, общительный и искренний, быстро подружился с многими из тех, кто его окружал. Трудился он с удовольствием, и это послужило для него лучшим пропуском в большую семью поенян. Вот почему он теперь так откровенно заговорил о своих семейных затруднениях — Спеяну знал, что встретит понимание и поддержку. Но он не все еще сказал, а потому заговорил снова:
— Прошу простить меня, друзья, что злоупотребляю вашим терпением. Хотел, однако, еще сказать, что жена у меня симпатичная, хорошая хозяйка, что она меня любит. Только вот, пока у нас еще не все в порядке насчет продолжения рода.
— Здесь, в Пояне, вы обретете благоприятную почву для решения этой проблемы, — наставительно промолвил Войку Драгомир. — Говорю по собственному опыту, и твоей крестьяночке то же самое скажут. И увидишь, как быстрехонько она сюда примчится!
— Следовательно, мы решили важный вопрос, — вмешалась Анна, которая больше слушала. В ее квартире в этот вечер было столько человеческого тепла, что его должно было хватить душе надолго, очень надолго. — Можете быть уверены, — обратилась она к Спеяну, — Максим Дмитриевич непременно поможет вам привезти свою женушку в Пояну.
— Ничего не скажешь, решать чужие проблемы Мога — мастер, — рассмеялся Драгомир Войку.
— Но почему же он не приехал? — опять огорчилась Анна.
Начавшийся в атмосфере веселья скромный ужин у Анны завершился уже не так бодро: отсутствие Максима Моги давало себя знать.
В то время как гости расходились по домам, Мога ехал по дороге от лесного кордона, где встречался с Элеонорой. Он в оцепенении застыл на заднем сиденье, упершись в грудь подбородком, как будто пытался разглядеть, что происходило в глубине его неприкаянной души. Обычно Максим предпочитал место рядом с шофером. Чтобы перед глазами разворачивалась широкая дорога, виды местности, бескрайняя ширь полей, сливавшихся где-то вдали с горизонтом.