Возвращение к себе

Огнева Вера Евгеньевна

Роберт не торопил с переправой: чем больше сделают крюк, тем лучше. Решение уже принято. Время само приведет их к исполнению задуманного, или - не исполнению. А пока можно было просто ехать по берегу чистой лесной речки и вспоминать.

ALLIOS

Всадники в белых бурнусах двигались на закат. Сухие, поросшие колючками пустоши Сирии, на перешейке сменились, разбегающимися до горизонта барханами. За ними пошли красноватые россыпи некрупных камней. На ночлег останавливались у колодцев или родников в оазисах с серыми припорошенными

вечной пылью пальмами.

Налитое пурпуром, закатное солнце падало в фиолетовое облако. Последние лучи со-гревали тоскливым теплом окровавленную закатом равнину. За спиной шелестели листья, перекликались гортанные голоса, ржали кони, звенело железо.

Солнце неумолимо сплющивалось, будто кто-то проталкивал его под землю через уз-кую щель. Над просочившейся в преисподнюю малой толикой наплывал пузырь. Еще чуть-чуть - и его всосет. Останется темнота, необъятное пространство пустыни, тоска и одиноче-ство.

В сущности: чего бы ему, Роберту, печалиться? Сейчас он был почти свободен. Не на-до было под кнутом, ворочать на руднике камни, голодать, стоять покачиваясь от усталости на вечерней проверке, когда подвыпившая охрана намеренно долго держит усталых рабов, не пуская к закаменевшим от пота и нечистот циновкам, не надо ворочаться в полусне на этой циновке под стоны и кашель барака.

Однако здесь он ощущал себя более несвободным нежели там. Там оставалась при-зрачная, но все же надежда на побег. По дороге уставлено виселицами? Оставалась!
– обор-вал он себя. Сейчас его держало нечто большее, чем охрана и пространство пустыни - его слово - внутренний барьер, через который графу Парижскому, - он это прекрасно знал, - не перешагнуть. Значит потянется время, которое в плену много длиннее, чем на воле.

Возможно, сиятельный племянник всесильно визиря, через какое-то время и соблазнится выкупом. Но обмену высокородного пленника на золото из графской сокровищницы, скорее всего, постарается помешать 'любимый' и столь же сиятельный, старший брат вельможи.

По словам Тафлара, брат Селима Малика - Омар Малик, отправленный в Антиохию к крестоносцам с посольством самим халифом, вернулся оттуда с позорной раной. Мало того, что пострадала спина посла, и недоброжелатели тут же зашептали, что такую рану мог полу-чить только трус; мало того, что пришлось объясняться с халифом и визирем, почему по-сланник мира взялся за оружие и выступил против тех, с кем недавно преломлял хлеб; так еще и сама рана оказалась столь неудачной, что даже затянувшись не давала нормально ра-ботать правой руке. Это больше всего бесило принца Омара, в прошлом первую саблю Египта.

Блистательный, но не очень умный Омар не нашел ничего лучше, как объяснить свое участие в сражении под Антиохией коварством франков. Некто, Рабан аль Париг, хитростью заманил его на позиции и ранил предательским ударом в спину. Но и сам Омар Малик не лыком шит: он сразился с Рабаном и тяжело его ранил. Добить же подлого христианина помешали франки, хлынувшие несметным числом на место их схватки и разделившие бойцов в самый ответственный момент. Что влез в драку на стороне сельджуков, исключительно из желания помахать саблей, Омар Малик, естественно, не сообщил.

Как он отнесется к представленному на всеобщее обозрение франку, который, к слову, за все время похода не получил ни одной серьезной раны? Никаких сомнений -

постарает-ся убить. Во первых, чтобы избежать огласки, во вторых, чтобы залить кровью ненавистного христианина досаду. Так что, золоту в графской сокровищнице скорее всего предстоит ле-жать бестревожно.

За спиной заскрипели камешки. Кто-то подходил со стороны лагеря. Роберт обернулся. В сгустившихся сумерках светила белым просторная джеляба Тафлара абд Гасана. Ни лица, ни рук уже не разглядеть.

–  Грезишь о свободе?
– без обиняков, насмешливо спросил араб.

–  Скорее размышляю, сколько у меня шансов остаться в живых и той свободы дож-даться.

–  Как ни прискорбно, но ты прав. Очень скоро Омар узнает о твоем присутствии в Эль Кайре. Ни я, ни Селим не можем поручиться за всех своих людей. Звон золотых монет часто заглушает голос преданности и долга. У вас не так?

–  Люди везде - люди.

–  Кстати, о свободе… мы с Селимом заключили пари. Оговорюсь, он не верит данно-му тобой слову, но кое в чем я смог его убедить. Так вот, пари: я утверждал, что ты сдер-жишь слово, он возражал. В конце концов, он согласился, в случае если я окажусь прав, че-рез год начать переговоры о выкупе. Разумеется, если ты к тому времени еще будешь жив. Но ни он, ни я, ни ты еще не рассматривали третьего варианта.

Роберт поднялся, снизу вверх глядя на рослого араба. Он уже понял, о чем пойдет речь.

–  Ты еще не слыхал вопроса, а ответ уже передо мной. Сейчас ты - весь отрицание.

И, тем не менее, погоди отталкивать руку дающего, - перефразировал известное выраже-ние Тафлар.
– Приняв ислам, ты одним мановением избавишься от всех бед.

А учитывая твой опыт и воинское искусство, любая армия Востока с распростертыми объятиями примет тебя в число своих командиров. Тебе, кстати, совершенно не обязательно воевать там, где противниками могут оказаться твои соплеменники.

Войны идут и далеко на юге и в горах Персии. Ты сам только что сказал: люди везде - люди.

–  Это не спасет меня от кинжала наемного убийцы.

–  Нет, конечно. Такая опасность останется. Но согласись, безвестного раба намного легче зарезать, нежели человека, занимающего значительно более высокое положение. Я только не понял, чем продиктован твой вопрос: согласием или несогласием.

–  Это вообще не вопрос. Так - замечание.

–  Что ж, не будем пока продолжать этот разговор. Ты еще не настолько хорошо зна-ешь меня, чтобы доверять, и не настолько хорошо знаешь нас и наши обычаи, чтобы сравни-вать, - засмеялся Тафлар.
– Пойдем, нас ждет трапеза.

–  Почему вы едите только с наступлением темноты?
– спросил Роберт, всю дорогу наблюдавший этот странный обычай.

–  Сколько ты пробыл на руднике?
– вопросом на вопрос отозвался Тафлар.

–  Восемь месяцев и три дня.

–  Значит, тебе не успели объяснить. Я с удовольствием продолжу нашу духовную бе-седу, - на слове духовная, Тафлар сделал ударение, - за столом.

На расстеленном достархане стояли чашки с вареным рисом, приправленным шафра-ном и маслом, тарелки с изюмом, курагой и фисташками. Кучкой лежали вяленые финики, огромные фиолетовые плоды тоже были финиками, только свежими. Стопкой возвышались белые лепешки. На отдельном блюде в центре стола исходило паром зажаренное на ребрыш-ках мясо ягненка.