Возвращение к сыну

Гордон Люси

– Да. Вчера ты здесь собирал цветы, правда? – (Мальчик снова ответил кивком.) – Я рад. Ей бы так это понравилось!..

На этот раз сомнения не было: Питер действительно улыбнулся. Улыбка длилась всего лишь один миг – и он снова стал прежним замкнутым ребенком. Но главное – Питер улыбнулся! Гэвин остро ощутил то, что этому моменту он обязан Норе. Справедливости ради он должен признать это, даже поблагодарить ее. Но этим он еще раз показал бы свою слабость в дополнение к событиям прошлой ночи. Он не мог заставить себя рисковать. Кроме того,

возможно, она еще не показала всю свою ловкость. Ему нужно быть с ней осторожнее, чем прежде.

На следующий день у Гэвина состоялся неприятный телефонный разговор.

– Привет, папа, – сказал он, с неохотой сняв трубку.

Несмотря на то что Вильям был болен, голос его оставался громким и настойчивым.

– Ну что, разделался с похоронами? – отец говорил требовательным тоном, давая понять, что пора переходить к делу.

Гэвин не помнил ни одного такого момента, когда отец потратил бы силы на то, чтобы задуматься о чувствах других людей.

– Похороны были вчера.

– Когда эта женщина уезжает?

– Всему свое время, папа. Я не могу взять и просто так ее выбросить.

– Почему же?

– Ей принадлежит половина дома.

– Ерунда! Это все можно устроить. Хороший адвокат найдет лазейку. Отделайся от нее и начинай как следует воспитывать сына. У меня есть кое-какие мысли на этот счет. Привози его ко мне, как только сможешь. Мы поговорим. Мне бы хотелось посмотреть, становится ли твой сын настоящим Хантером.

– Но он и сын Лиз, – напомнил ему Гэвин. Вильям фыркнул.

– Да, но видишь, что она с ним сделала?! Воспитала сентиментального слюнтяя.

Гэвин и сам считал так же, но отцу сказал:

– Ты слишком рано делаешь выводы. Питер пока еще ребенок, но мне уже кажется, что он станет... сильной личностью.

– Будем на это надеяться. Мир принадлежит сильным. Полагаю, ты сказал ему об этом.

– Я сказал ему то, что счел необходимым в данный момент, – произнес Гэвин твердым голосом. – Его мать только вчера похоронили и...

– Хорошо, хорошо, – прервал Вильям. Его явно не интересовала точка зрения, не совпадавшая с его собственной. – Пока ты тратишь там время, кто присматривает за магазином?

– Моя помощница, мисс Фуллер. Она скоро приедет сюда, и мы будем управлять из Стрэнд-Хауса.

– Вот еще! Женщина!

– Она отлично справляется со своей работой.

– Ну, если ты так говоришь... Послушай, я написал тебе длинное письмо, изложил в нем свои взгляды. Ты получишь его завтра. Воспользуйся тем, что считаешь нужным. Остальное отбрось. Ты знаешь, я никогда не вмешиваюсь.

Гэвин заворчал и повесил трубку сразу же, как только приличие позволило ему это сделать. Он боялся обещаний Вильяма «не вмешиваться».

Письмо пришло на следующее утро. Его автор был несведущ и полон предубеждений. Начав читать, Гэвин не смог прочесть его до конца. Он отложил письмо, потом позвонил к себе в контору, чтобы дать последние указания по поводу прибытия мисс Фуллер. Но ее не

оказалось на месте. Это было на нее не похоже.

У Гэвина кончались наличные деньги, и он, решил поехать в ближайший городок в банк. Закончив свои дела, он снова позвонил в контору из автомата. Но мисс Фуллер все еще отсутствовала, и никто не знал, где она могла быть.

Купив местную газету, Гэвин зашел в кафе, надеясь в этом тихом и спокойном месте закончить чтение письма. Но все оказалось иначе. Читая его, Гэвин все больше раздражался. Каждая строка, каждое слово говорили о закостенелости ума Вильяма, об абсолютной невозможности расширить его горизонты. Так было всегда, но сейчас это поразило Гэвина с новой силой.

На минуту он задумался о том, какой была бы жизнь, будь Вильям чувствительным и понимающим человеком. Человеком, с которым его сын мог бы поговорить, окажись он в беде. Но сама эта мысль была противоречивой. В шкале ценностей Вильяма не было места для чувствительности и понимания. Он считал, что сильные люди никогда не могут оказаться «в беде». В действительности у Гэвина был всего-навсего один человек, которому он мог показать свою слабость и в ответ получить утешение, но теперь она была в пределах недосягаемости.

Он отложил письмо и открыл газету. В ней была заметка о похоронах «ученого-натуралиста, местной знаменитости Тони Акройда». Здесь же были помещены некоторые высказывания Норы о заповеднике. Гэвин просмотрел их и собирался закрыть газету, когда наткнулся на одну фразу. Она выделялась среди всего остального. Он резко, со злостью вздохнул, допил чай и поспешил к машине.

Как только он приехал домой, то сразу же пошел искать Нору и нашел ее в конторе на территории заповедника. Питера не было видно. Он обрадовался этому. Ему было нужно место для сражения.

– Что вы этим хотели сказать, черт возьми? – спросил он, швырнув ей газету.

Она прочла заметку и улыбнулась.

– Им оказали честь, правда? Здесь всегда любили Тони и Лиз.

– Я имею в виду совсем другое. По какому праву вы заявляете газете, что в будущем заповедник будет называться «Ковчег Норы»?

– Мне кажется, это хорошее название.

– Хорошее? Но вы знаете мое отношение к чудачествам.

– А зачем же вы предложили его, если не хотели, чтобы я его использовала?

– Я предложил? Вы с ума сошли?

– Признаюсь, вы сказали это довольно едко. Вы произнесли «этот ваш ковчег» с такой брезгливостью, словно держали щипцами на значительном удалении от себя какую-то гадость... Но, тем не менее, я решила, что это хорошее название.

– Итак, вы присвоили его себе, – процедил он сквозь зубы.

– Вы ведь его не захотели, не так ли?

– Я... дело не в этом.

– А в чем же?

– Дело в том, что вы здесь говорите, будто название предложил щедрый доброжелатель. Но вы ведь не сомневаетесь, что я совершенно не соответствую такой характеристике.