Возвращение к сыну
Шрифт:
– Он никогда этого не хотел. Он называл это сентиментальной тратой времени, – с кривой усмешкой ответил Гэвин.
– А мама?
– Я едва помню ее.
Нора кивнула головой, как будто что-то поняла.
– Если вам хочется снять Питера, почему бы не сказать ему, что вас интересует Флик?
– Это поможет?
Она вздохнула.
– Хантер, иногда вы бываете до неприличия несообразительны. Вы попросите Питера подержать Флика перед камерой, он настолько увлечется, что и забудет, что вы снимаете его тоже. Таким образом, вы получите то, что хотите. И
– Но почему? – осторожно спросил он. – Зачем вы делаете такой подарок, который поможет мне сблизиться с сыном? Разве вам не хочется, чтобы Питер остался с вами здесь, в конце концов?
– Конечно, мне этого хочется – но только при условии, что он сам так решит. Я совсем не хочу, чтобы он выбрал меня только потому, что не узнал вас... Почему бы вам не отправиться домой до того, как начнется дождь, ведь вы вымокнете до нитки... снова...
Она выделила последнее слово. Гэвин посмотрел на нее.
– Снова? – спросил он.
– О, конечно, я забыла. Вы не помните, да?
Он усмехнулся.
– Предположим, помню. Я должен благодарить вас.
– Не утруждайте себя. Просто не промокайте. Я не стану спасать вас во второй раз.
– Спасибо за первый. Я мог бы схватить воспаление легких.
– Не преувеличивайте, – сказала она, смеясь. – Вы могли бы только слегка простудиться, не больше.
– Нет, я бы здорово простудился. К сожалению, я так устроен. Какая-нибудь ерунда – и я заболеваю ужасно..
Она бросила любопытный взгляд на его большую, крепкую фигуру. Казалось, он мог бы выдержать любую осаду.
– Должно быть, это доставляет страшные неудобства такому крупному бизнесмену, как вы. Крутиться, осуществлять сделки или... чем там они еще занимаются?... под страхом схватить насморк.
– У меня не бывает насморка. Я принимаю меры и борюсь с ним до тех пор, пока не представляется возможность поболеть.
– А когда такое бывает?
– Как правило, никогда. К тому моменту, когда возможность представляется, я уже здоров. Все совершенно просто.
– Неужели? Вы на самом деле справляетесь с болезнью? Или все эти маленькие болячки ждут, чтобы собраться вместе и в один прекрасный день наброситься на вас?
– Давайте прекратим, а? Я же не один из ваших больных осликов...
– Болеют не только ослики. Есть такая вещь, как больная душа, и это намного хуже воспаления легких.
– Хватит! Перестаньте печься о моем психическом состоянии. С моей душой все в порядке, и вообще я здоров. Обо мне не надо заботиться. Улыбка исчезла с ее лица.
– А я думаю – наоборот, – сказала она тихо. – Мне кажется, о вас по-настоящему никогда не заботились.
– Лиз пыталась, но я ей не разрешил.
– Почему же? – с любопытством спросила Нора.
– Потому что... – Гэвин был готов сказать ей, что, если бы он хоть однажды согласился на чью-либо заботу о себе, она могла бы стать наркотиком, от которого ему никогда не захотелось бы отвыкать. Но, как это уже не раз случалось, он вспомнил об осторожности и просто
– Но это было нужно Лиз, – возразила Нора. – Ей было необходимо заботиться о других. Я очень быстро распознала в ней это... – Нора запнулась, а потом продолжила: – Наверное, это то, что предложил ей папа, а вы не смогли.
– Ерунда, – оборвал он.
– Я так не думаю. Мне кажется, вы не знаете, как позволить себе заботиться о вас. И вы страдаете от отсутствия заботы.
Он отвернулся от нее и посмотрел на море. Закат окрашивал воду в красный цвет. Именно в такие моменты Нора была наиболее опасна. Ее мысль, что о человеке должны нежно заботиться, неожиданно оказалась гораздо соблазнительнее красоты, привлекала сильнее духов. Она оказалась жизненно необходимой. От Норы исходило сладкое тепло. Это был поток, угрожавший поглотить его и увлечь за собой туда, где его поджидала слабость. А слабость для Гэвина была равносильна гибели.
– Мне пора возвращаться, – категорично заявил он.
К счастью, она не пыталась больше продолжать эту тему. По дороге домой они говорили о чем-то второстепенном, несущественном.
Ночью Гэвин проснулся, весь дрожа. Он чувствовал себя глубоко несчастным. Казалось, из этого состояния нет никакого выхода. Он знал, что связано оно со сном, который ему приснился. Подробности Гэвин забыл, осталось лишь ощущение леденящего ужаса. Он встал, пошел в ванную и сполоснул лицо. Вспомнил о незавершенной работе и, решив закончить ее, сел к компьютеру. Любое занятие подходило ему сейчас больше, чем сон.
В тот вечер Нора засиделась допоздна. Как только она заканчивала одно дело, тут же находилось другое. Время шло. Остальные обитатели дома уже спали, а она все продолжала и продолжала придумывать себе новые задания, откладывая то занятие, которого, она знала, ей не избежать.
В конце концов, она все-таки села за стол отца и вынула бумаги. Однажды она уже читала его дневник. Но ей казалось, что она ничего не запомнила. Надо было попытаться сделать это еще раз. Нужно прочитать не только дневник, но и его последнюю книгу. Днем ей позвонил издатель и осторожно спросил, не стоит ли отказаться от готовящейся к изданию книги. Норе эта идея не понравилась. Это были последние записи отца, его последняя работа, и ей хотелось увидеть ее опубликованной.
Отец закончил работу над черновым вариантом рукописи, и его надо было переработать. Нора могла сделать это, только воспользовавшись огромным количеством записей, оставленных отцом. Они содержались и на бумаге, и на диктофоне, который отец постоянно возил с собой. Его вынули из машины и отдали Норе. Она же положила диктофон в стол, даже не взглянув на него, но пообещав себе, что послушает записи лишь тогда, когда сможет. И сейчас она должна собрать для этого все свое мужество.
Нора вынула диктофон. Он не был поврежден. Она включила его и услышала голос отца – веселый, шутливый. Тони рассказывал о птицах, которых он видел. Это произошло за несколько часов до гибели. Она слушала, а сердце ее обливалось кровью.