Возвращение к звездам

Гаррисон Гарри

– Линейный ускоритель, – сказал Ян. – Вроде тех, что на Луне.

– Точно такой же. Лунные модели, больших размеров, преодолевая лунное притяжение, перебрасывают контейнеры с рудой на спутниковые колонии Лагранж, на переработку. Вы видите, что в первом электромагнитном кольце создается магнитное поле. Оно поддерживает в невесомости железную сферу. Затем включается серия электромагнитов, они действуют, как линейный мотор, разгоняя сферу, пока она не вылетает в тот конец, – он повернулся и поднял сферу, которая удобно угнездилась в его ладони.

– Похоже,

это пока самый лучший способ, который мы открыли методом проб и ошибок. Шар весит немногим больше трех килограммов, то есть почти точно шесть фунтов, если пользоваться более древней системой мер. Когда я разрабатывал этот проект, мне очень помогли старые тексты по баллистике, относящиеся к ускорению снарядов и тому подобному. Я был очень удивлен, узнав, что примитивные морские сражения выигрывались при посредстве твердых ядер именно такого веса. История припасла для нас много уроков.

– Как далеко мы зашли с этим проектом? – спросил Ян.

– Четыре дальнерейсовика переделаны в корабли-пушки. Это – один из них. Он назвал в честь одного из ранних теоретиков науки, который сделал немыслимые по том временам чертежи оружия. Леонардо да Винчи. Мы снарядили эти корабли сотнями тысяч шаров-снарядов, которые отлили из спутникового железа. Это тоже очень просто. Расплавленная масса железа приобретает в свободном падении шарообразную форму под действием поверхностного натяжения. Секретное оружие разгоняется по всей длине корабля и выстреливает с любого его конца. Корабль вращается, чтобы ловить мишень в прицел, а прицеливание и стрельба осуществляются корабельным компьютером. Все это действует очень хорошо, если не считать одной детали.

– Какой?

– Неполадки в электронике наведения. Сферы должны выпускаться друг за другом с интервалом в микросекунды, чтобы они были эффективны. Но мы еще на это неспособны. Ян бросил ядро на стол и улыбнулся. – Позвольте мне взглянуть на документы и чертежи, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы устранить ваши неполадки.

– Сию секунду! Вы еще выиграете для нас эту войну!

17

– Плод уже созрел, его пора сорвать, – сказал старик. – Если будем тянуть время, мы его потеряем.

– Существует много более важных вещей, которые мы можем потерять, – сказала его дочь. – Твою голову, например. – Пошли, папа, нас уже ждут.

Старик тяжело вздохнул и прошел за ней к фургону. Остальные потеснились, уступая ему место на деревянной скамье. В печь уже заложили смолистые сосновые поленья, так что дыму было достаточно. Получив сигнал, что все уже на борту, водитель включил сцепление, и они поехали. Мимо зданий, в которых теплым светом горели окна, мимо ограды фруктовых деревьев на главную дорогу. Они двигались во тьме, но звездное небо достаточно освещало гладкую поверхность дороги.

Чуть позже полуночи они пересекли сирийскую границу, автоответчик грузовика отозвался тайным кодом на запрос пограничного детектора; компьютер в Тель-Авиве зарегистрировал их выезд. Уже возле Эль Кунейтры они съехали на боковое ответвление дороги.

Здесь, между высоких стен, темнота была глубже, и водитель пробирался почти на ощупь, и внезапно остановился, когда впереди мигнул огонь. Здесь поджидали верблюды, послышались приглушенные гортанные приветствия. Водитель не выходил из кабины, пока встречающие не приблизились, – некоторые поднимались на подножку, чтобы пожать ему руку, другие прошептали по несколько слов. Когда все покинули грузовик, тот развернулся и отправился обратно в пустой город, и прибыл туда до зари. Водитель был добровольцем, из тех, кто решил остаться.

– Когда я приехал сюда, он был похож на город мертвых, – сказал художник. – Довольно жуткий образ. На улицах нет детей, лишь несколько движущихся автомобилей, один-два пешехода. Были сумерки, и в домах загорелись огни, и я почувствовал огромное облегчение, пока не заглянул по пути в одно из окон. Там никого не было, это делали компьютеры, и мне стало еще неуютнее, чем прежде. Держи покрепче этот угол трафарета, Хеймянкель, – он уверенно провел вперед вперед-назад распылителем краски. – Когда ты уходишь?

– Вечером. Семья уже уехала.

– Передай от меня поцелуй совей жене. Скажи, что я прошу ее изредка вспоминать одинокого бакалавра, готовящегося встретить свою судьбу в тени ангаров Лондонского аэропорта.

– Ты вызвался добровольно.

– Да, я доброволец. Но это не значит, что по этому поводу я должен хохотать от радости. Ладно, снимай.

Художник отошел и полюбовался на свою работу. На обоих бортах тяжелого транспортного самолета «Анан-13» красовались шестиконечные звезды.

– Символично, но не слишком красиво, – сказал он. – Если бы ты читал историю, чего ты, конечно, не делал из-за своей лени, ты узнал бы этот знак. Узнаешь?

Хеймянкель пожал плечами и тщательно заправил распылитель серебряной краской.

– Это германский крест, поверженный Давидом-израильтянином, вот что это такое. Это не красиво, и я, опять же, не могу понять, что бы это значило. Знает ли правительство, что оно делает? Я бы тебя спросил, но ты тоже не знаешь.

Затем новый символ прикрыли большими листами бумаги на липкой ленте, бумагу тщательно закрасили, чтобы никто не заметил следов проделанной работы.

Амрай Бен-Хаим был очень встревожен. Он сидел, сгорбившись, в своем любимом кресле, глядел в никуда, а на столе перед ним остывал стакан чая с лимоном. Лишь когда его внимание привлек стрекот вертолета, он быстро выпрямился и посмотрел на дверь.

Вошла Двора с пакетом в руках.

– Новое сообщение, и опять от полицейского из Безопасности, – сказал она. – У меня уже мурашки бегут по коже. Каждый раз, вручая мне что-то новое, он улыбается, но ничего не говорит.

– Рефлекс садизма, – сказал Бен-Хаим, принимая толстый конверт. – Он не имеет представления о содержимом. Просто таким людям нравится, когда другие страдают. – Он встряхнул знакомую металлическую коробочку, набрал комбинацию, и та раскрылась. Он взял диск, находившийся в ней, и поместил его в компьютер.