Возвращение Ктулху
Шрифт:
— Оно… разговаривает? — изумленно прошептала Мэри. — Оно знает о святой воде?
— Оно знает все, что знает его хозяин, — пояснил отец Игнасио, и скальпель не дрожал в его руке. — По крайней мере, так гласит легенда.
Жабье личико мучительно искривилось в усмешке.
— Если ты коснешься меня своим железом, пришелец, — проскрипел он, — я убью его.
Больной на подушках заметался беспокойней, дыхание его стало хриплым, лицо посинело.
Мэри
— Ты и сам умрешь, — возразил отец Игнасио.
— Какая разница? Ведь ты и так собираешься меня убить!
Больной открыл глаза. Они были ярко-синие.
— Нет, — выдохнул он, — нет!
И поднял слабую руку, пытаясь оттолкнуть скальпель отца Игнасио.
— Убери свой ножик, старик, — пискнуло существо.
Тело лежащего выгнулось дугой. Глаза закатились.
— Он умрет, — лихорадочно шептала Мэри за спиной отца Игнасио. — Нет, нет, нет…
Отец Игнасио опустил руку.
— Откуда он пришел, отец Игнасио, как вы думаете?
— Из преисподней.
— Нет, я говорю о… человеке…
— Не знаю, сестра Мэри. Вы же видели, до чего он истощен. Он мог прийти издалека. Говорят, дагор ведет своего хозяина, когда тот уже не может идти сам. Простону… двигает за него руками и ногами. Нет, мне интересно другое.
— Да? — Пальцы девушки убрали выбившуюся из-под косынки русую прядь.
— Где он подцепил эту пакость. В городе? В лесу? Где? Она заразна? Я не верил всяким россказням, а теперь — кто мне скажет правду? И как я узнаю, что это — правда?
Старик сидел на пороге больничного барака. В худых узловатых черных пальцах зажата пустая жестяная миска.
— Никого нет, — скрипуче пожаловался он, — еды для Мкеле нет.
— Ах да, — вспомнил Игнасио, — они же ушли.
— Позаботьтесь о пропитании, сестра… — велел он. И, уже обернувшись к старику: — Как, ты сказал, тебя зовут?
— Мкеле, господин.
— Я крестил тебя именем Господа, и ты получил другое имя, — сурово напомнил отец Игнасио. — Мигель зовут тебя ныне.
— Это было раньше, — спокойно возразил старик, — когда здесь был ваш Бог. А теперь его нет. Он ушел. Разве белый человек не чует — теперь здесь пусто.
— Господь всегда здесь.
— Теперь здесь дагор. Ваш Бог оставил это место. Оно проклято. Оно погибнет.
— А если я изгоню дагора?
— Ты не сможешь изгнать дагора, белый человек…
— Посмотрим, — сказал отец Игнасио.
Adiutorium nostrum in nomine Domini, qui fecit caelum et terram… In nomine Jesu Christi Dei et Domini nostri, in-tercedente immaculata Virgine… Exorcizamus te, omnis immunde spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii…
Капли
— Перестань брызгать на меня водой, старик!
Отец Игнасио опустился на табурет у постели больного. Голова кружилась.
Больной лежал, закрыв глаза; грудь его мерно вздымалась, и вздымалось вместе с ней крохотное тельце; вернее, верхняя его половина. Остальное, что бы это ни было, вросло в плоть человека, и лишь воспаленный валик мышц указывал, где начинается одно и кончается другое.
Сам же пришелец выглядел лучше, чем в момент их первой встречи, лицо было спокойным и мирным, впалые щеки чуть порозовели.
— Вам надо отдохнуть, отец мой, — тихо, но твердо сказала Мэри.
Она стояла рядом, в руках ее дымилась миска с супом.
Отец Игнасио тяжело встал.
— Быть может, — сказал он неожиданно для себя, — лучше дать ему умереть.
— Вы же, — Мэри укоризненно качнула головой, — дали клятву.
— Я давал клятву исцелять людей, а не демонов, — сказал он и побрел наружу. Краем глаза он видел, что Мэри склонилась над постелью.
Старик сидел у входа в часовню, словно надеялся, что место, где раньше обитал Бог больших белых людей, и посейчас способно защитить от зла.
— Твой Бог не помог тебе? — скорбно заметил он.
Отец Игнасио скорбно покачал головой и в свою очередь присел на пороге рядом с черным. От старика пахло, против всех ожиданий, сухим деревом.
— Я не боюсь, — сказал старик, — мне скоро уходить в другие края. А вот тебе и белой женщине надо бежать отсюда.
— Я служу Богу, — сказал отец Игнасио, — а Он поручил мне быть здесь.
— Тогда ты погибнешь, — философски сказал старик, — и ты, и она. Ты тоже старик, но она молода. Белая. Молодая. Красивая. Жалко.
— Она готова к испытаниям. Она тоже служит Богу.
— Невеста вашего Бога, да? Она мне так сказала — невеста. Но Бог ушел. Бросил ее. Если она больше не невеста Бога, то кто ее возьмет, а, мой бессильный друг?
Это не он говорит, в ужасе подумал отец Игнасио, это я, я сам, он всего лишь туземец, он не знает таких слов, таких речей.