Возвращение Ктулху
Шрифт:
Затем последовал период нескончаемых попыток устроиться на работу и скорых увольнений, пока наконец в начале 1918 года я не записался добровольцем в армию. Военная служба, сравнительно недолгая, оказала существенное воздействие на мой, до того довольно мягкий, характер, а также обогатила меня многими новыми умениями.
В августе того же года наш батальон морской пехоты расквартировался в русском морском порту Архангельск. Под Рождество мой взвод попал в засаду красных, и уйти удалось немногим. Мне, истекающему кровью, с трудом удалось вытащить из-под огня тяжело раненного сержанта Джозефа О'Грэйди, который с тех пор стал моим близким другом.
В июне 1919 года американская армия покинула север России, а я, в свою очередь, прервал не прельстившую меня военную карьеру. Правда, перспективы человека, не имеющего диплома и толком обучившегося
Переселение в Милфорд произошло в начале сентября 1919 года. Некоторое время я адаптировался к местным условиям, внимательно изучая природу окрестностей и особенности характера тамошних жителей. Часами я блуждал в лабиринтах огромного девственного леса, окружающего Милфорд, медленно бродил по тенистым и прохладным аллеям из подлеска и отдыхал под большими сумрачными вязами. Иногда мне попадались небольшие поляны, где ветер разносил слабый приятный аромат диких роз, сливающийся с тяжелым, похожим на испарение ладана, запахом бузины. Порой я подолгу останавливался на опушках, чтобы полюбоваться на великолепные парады фиолетовых ломоносов, возвышающихся среди папоротника, и сияющих красным блеском в ярком солнечном свете пионов. За ними виднелись глубокие чащи, где ручьи бурлят и проносятся по камням, питая сырую и мрачную осоку.
Как-то раз я набрел на старую дорогу, проходившую по гребню лесной возвышенности к северу от Милфорда. Большие плоские камни заросли толстой подстилкой зеленого дерна, а влажные понижения занимал густой мох. Некоторое время я шел, иногда вглядываясь в просветы среди ветвей огораживающих путь буков. По одну сторону дороги я видел лесные просторы, уходящие далеко вправо и влево и переходящие внизу в широкую равнину, а за ней — желтые клочки пшеничных посевов. С другой стороны были речная долина Мискуоша и следующие цепочкой один за другим, как волна за волной, высокие, поросшие кустарниками холмы, а также лес, луга и сверкающие белые крыши домиков какой-то мелкой деревушки. Мне стало любопытно узнать, куда ведет таинственный путь, которым, вероятно, уже очень много лет почему-то избегали пользоваться местные жители.
В тот раз мне так и не удалось найти ответ на этот вопрос, поскольку примерно через час на небе стали сгущаться тучи и вскоре начал моросить мелкий и весьма неприятный колючий дождик. Пришлось отложить исполнение плана на следующий день и спешно возвращаться домой. Вечером я поинтересовался у шерифа, досконально знавшего всю историю края, куда была проложена эта дорога. К моему удивлению, при упоминании о таинственной лесной дороге с лица О'Грэйди сползла обычная доброжелательная улыбка, и он довольно неохотно сказал, что этот путь в очень давние времена соединял Милфорд и располагавшийся на Вересковом холме городок Хиллсбери, которого уже много лет не существует. «Зачем тебе ходить в это место? — сказал мой шеф. — Там нет ничего, кроме ветхих домов, гнилых обломков нескольких ферм да полуразрушившейся колокольни. Что за блажь смотреть на унылые развалины, до которых никому нет дела?» Он сурово пресек мои дальнейшие попытки узнать о мертвом поселке какие-нибудь дополнительные сведения, которые, как я подозревал, могли содержать немало любопытных вещей. Поругав мой вздорный интерес к далекому прошлому, шериф едва ли не за шиворот потащил меня в милфордскую таверну, где, по его мнению, мы могли бы провести вечер с большей пользой.
Мало-помалу мои потрепанные профессиональными неурядицами и жестокой войной нервы стали приходить в порядок в здоровом климате Северного Массачусетса, чья очаровательная природа в то время была почти не тронута и щедро дарила тамошним обитателям свои блага. Служба не была обременительной,
Безмятежно протекли осень, потом зима и весна 1920 года. Я прекрасно освоился в роли авторитетного и всеми уважаемого хранителя порядка, познакомился с местными семьями и был доволен тем, что моя служба приносит этой общине зримую пользу. Однако внезапно поднявшаяся волна страха, которая начала распространяться в конце июня того года от находившихся вблизи Верескового холма деревень до Милфорда и дальних поселений, была мне непонятна. Кажется, причиной волнения служили необычайная жара, которой старожилы не припоминали за последние лет сорок, а также частые грозовые бури, сопровождаемые сильными ветрами. Конечно, у меня, наблюдавшего несколько чудовищных торнадо в родных краях, такая причина не могла не вызвать смеха. Но я не раз видел сцены, когда самые крепкие мужчины, в чьих жилах текла кровь гордых покорителей диких земель, во время мощных порывов ветра боязливо крестились, отворачиваясь от стороны Верескового холма. Я также отмечал, что в течение нескольких дней после каждой шквальной грозы люди стараются не отходить далеко от дому, особенно в одиночку. Мои попытки выяснить, в чем дело, успеха не возымели, и лишь один из наиболее пожилых милфордцев, восьмидесятилетний старец, тревожно озираясь, прошамкал мне что-то вроде: «В самый сильный зной… во время бури, когда ураган сотрясает старую колокольню, будь она неладна… ее надтреснутый колокол бешено раскачивается… страшные грохочущие перезвоны… Он будит их… и тогда ужас выбирается на свет в поисках добычи… Они любят, когда жарко и сыро… запомните, сэр, — когда жарко и сыро… Так случилось сорок лет назад… Тогда была такая же погода… исчезли люди… Это все проклятая колокольня и ее треснувший колокол…»
Его путаный рассказ глубоко поразил меня, но чего только не болтают старики, чьи интеллектуальные способности к такому возрасту зачастую оставляют желать много лучшего. Но я тем не менее взял это на заметку и решил тщательно разобраться в туманной истории. Если пропадали люди, значит, это должны были зафиксировать какие-то официальные отчеты. Мысль о зловещей роли ветхой колокольни не давала покоя, и я уже собрался поехать в Управление полиции графства Нортфилд, как 7 июля произошла первая трагедия, знаменовавшая начало самых жутких и драматических событий, которые только имели место в моей жизни.
Случилось это на второй день после очередной яростной грозы, когда ветер достигал невообразимой силы и оставил множество отметин в лесу. Около полудня в нашу контору вбежал запыхавшийся, взволнованный мужчина и сообщил о том, что его дочь, Рэчел Пирсон, вчера днем ушла гулять и до сих пор не вернулась. Джон Пирсон, владелец небольшой фермы, уединенно стоящей на окраине дремучего леса к северо-востоку от Милфорда, находился в полнейшем расстройстве и был едва в состоянии отвечать на вопросы.
Джо долго думал, куря свою знаменитую трубку, бывшую предметом вожделения всех местных хулиганов, а потом осведомился, сколько лет исполнилось Рэчел. Узнав, что ей было девятнадцать, он покачал головой, и я понял ход его мыслей: должно быть, девица загуляла с каким-нибудь своим кавалером и позабыла про волнение родителей. Однако я заметил также, что близость фермы Пирсонов к Вересковому холму и древней мостовой заставляла шерифа беспокоиться. По его лицу было видно, что перспектива отправляться на поиски девушки не вызывала у него никакого энтузиазма, хотя обычно Джо с большой охотой помогал попавшим в беду людям. Что же это за чертовщина, пугающая даже такого жизнелюбивого добряка? Я тоже начал ощущать смутный прилив необъяснимого страха — страха перед неведомым. Однако, здраво рассудив, что как бы там ни было, а откликнуться на вызов — наш служебный долг, я предложил свой план поисков.