Возвращение Ктулху
Шрифт:
Жители Милфорда и соседних деревень постепенно забывают о страшных событиях лета 1920 года. Лишь один человек обречен мучиться до конца своих дней от частых кошмарных снов, сюжетом которых служит одна и та же сцена. Побывав в гнусном подземелье, я понял, что же имел в виду мрачный тамплиер Беренгарий фон Лутц, обронивший в «Летописях черных солнц» слова «Они обращают людей», которые я раньше считал своеобразной метафорой. Я своими глазами наблюдал, как они обращают людей.
Тот момент, когда я встретился со своим врагом в темном коридоре… Чудовище было не одно. Оно триумфально возвышалось над лежащим на полу Миллером, который был еще жив и с мольбой смотрел на меня. А рядом с ним распластался медленно выползающий из разверзшейся пасти жуткой твари ужасающий
В течение двух-трех десятков секунд человек претерпел чудовищные изменения, сопровождающиеся выламыванием рук и ног, отрастанием новых конечностей, раздутием тела, которое покрыли жесткие волоски, в то время как его собственный волосяной покров отваливался. В его открытом рту была видна образующаяся внутренняя челюсть, из которой выглядывало мерзкое колючее щупальце и раздавался ужасный крик.
А потом тот, кто некогда был человеком, носившим имя Миллер и служившим в полиции города Милфорд, посмотрел на меня. И я не мог не задаться вопросом, какая кощунственная трансформация сознания вызвала неописуемую ненависть и злобу в его осмысленном взгляде?
И по сей день я со страхом думаю о том, что встреченные мною пауки когда-то были и, что самое страшное, частично оставались людьми. Бесформенные монстры не только использовали для построения своих отродий тела похищенных людей. Эти нечестивые гибриды обладали еще и разумами несчастных жертв.
Вот почему паук с головой Питера Мак-Тая, в отличие от своих сородичей, не боялся электрического света. Ведь другие существа были порождены из людей старой эпохи, не знавших, что такое электрический фонарь. А Питер Мак-Тай — наш современник — знал. Как знал это и поглотивший его сознание пришелец.
2000–2003
Борис Лисицын
Лиловая мгла
Труп, сгнивший труп Ожил и ходит! Ужас! Ужас!
I
Знакомые часто удивляются моему предубеждению относительно научно-технического прогресса. На их глазах мое отрицательное мнение касательно всяческой новизны непрестанно усугублялось все более дерзким вторжением человечества в древние пласты первозданных тайн Земли. Вопросы о причинах такого скепсиса стали с недавних пор невыносимо назойливыми, и мне ничего не остается, кроме как поведать о тех странных и трагических событиях, что так резко повлияли на меня.
17
Уильям Батлер Йитс(1865–1939) — ирландский поэт и драматург, вдохновитель культурного движения 1890-х годов «Ирландское возрождение».
Откровенно говоря, я и сам в молодости был горячим поклонником всякого рода новинок. Я твердо верил, что бурное развитие цивилизации приведет к эпохе процветания и благоденствия. И я был далеко не одинок в своей слепой, ни на чем не основанной, кроме собственных иллюзий, вере.
Одним из наиболее ревностных адептов прогресса, которых мне доводилось знать, был мистер Мозес Барт — управляющий Массачусетским отделением фирмы, в которой я некоторое время работал. Наша компания занималась всевозможной строительной и горнодобывающей деятельностью и до того злосчастного инцидента, о котором я собираюсь рассказать,
Руководство фирмы планировало начать изыскания в районе мелкого городка Милфорд, на севере Массачусетса, где было обнаружено крупное месторождение ценных видов глин, поэтому меня пригласили в Бостон. Там я и познакомился с мистером Бартом, а также с организатором геологической разведки — профессором Массачусетского технологического института доктором Джастином Ленноксом. Чуть позже меня представили еще одному примечательному персонажу этой истории — молодому инженеру Иштвану Ферьянци, с которым меня вскоре связали весьма близкие отношения.
Сам по себе Ферьянци был не очень выдающейся личностью, и поначалу он даже немного раздражал меня. Причиной тому служили его непомерный снобизм и кичливость — продукты иммигрантских комплексов. Ферьянци приехал с родителями в Америку в уже достаточно зрелом возрасте (кажется, лет пятнадцати) и по-прежнему далеко не блестяще изъяснялся по-английски, а в письмах часто допускал орфографические ошибки. Зато его лексикон изобиловал сомнительными жаргонными словечками, которые, по его мнению, придавали ему статус истинного американца. Ферьянци отказывался говорить на родном языке с соотечественниками, которых ему приходилось иногда встречать, и даже требовал называть его исключительно Стивеном.
Впрочем, все эти его чудачества меня не слишком трогали. В конце концов, оба мы были профессионалами и главной для нас была работа. Хотя сложно сказать, чтобы нас особенно интересовало то, чем мы занимались. Да и район приложения труда не впечатлял. Что интересного может быть в Новой Англии и тем более в каком-то захолустном Милфорде, который я заведомо считал обителью всего самого заурядного и скучного в окружающем мире?
Но бизнес есть бизнес, и 10 мая мы в обществе Барта и Леннокса покинули Бостон вслед за оборудованием и рабочими, пересекли половину Массачусетса и к вечеру следующего дня добрались до конечной точки маршрута.
Вопреки моему пессимистическому настрою, Милфорд и округа произвели самое благоприятное впечатление. Этот маленький городок раскинулся на обоих берегах неторопливого Мискуоша, текущего на юг и отрезающего от Зеленых гор небольшой отрог, к которому примыкает городская территория. В извилинах уютной живописной долины расположились невысокие зеленые холмы с закругленными вершинами, суровые густые леса, почти не знавшие топора и пилы, мелкие озерца и болота, плодородные заливные луга и заботливо возделанные нивы. Они сплетались в очаровательную мозаику, чью прелесть не смог бы оценить по достоинству только самый черствый и невежественный человек. Наш приезд пришелся на чудную пору, когда все деревья и кустарники оделись пышной сочной листвой, почва покрылась изумрудной травой, а разнообразные цветы сверкали восхитительными красками. Воздух был насыщен душистыми ароматами, и казалось, что каждый квадратный дюйм этой благодатной земли излучал добро и умиротворение.
Кое-где в долине были разбросаны крохотные деревушки и отдельные фермы, органично вписывающиеся в почти девственный ландшафт. И все здешние дорожки и тропы, как говорится, вели в местный Рим, то есть в Милфорд. Этот город своей застройкой чем-то напомнил мне Провиденс, где я несколько раз бывал по служебным делам. Самая старая часть находилась у реки и занимала наиболее низкое место, от которого растущий город медленно карабкался вверх по склонам окружающих холмов.
Проезжая по Милфорду, мы разглядывали Новый город, с его довольно молодыми зданиями с остроконечными кровлями. Тут ровными рядами стояли респектабельные кирпичные особняки и солидные деревянные дома с узкими, обрамленными двойными колоннами портиками изящных фасадов. Каждый дом был окружен обширными ухоженными палисадниками и клумбами, обнесенными витиеватыми железными оградами. Местами на глаза попадались маленькие белые фермы двухвековой давности, теперь поглощенные городом.