Возвращение Мастера и Маргариты
Шрифт:
– Хорошо тут.
Стянув с себя куртку из синей плащевки, "брат" укутал ею девушку.
– Погрейтесь, пока сообразите, что делать. У вас чрезвычайно задумчивый вид. Полагаю, решаются жизненно важные проблемы.
– Я ничего не решаю. И не знаю, что делать, – призналась Мара, осматриваясь. – Здесь есть гостиница?
– Увы. Пока только планируется, – он с веселым вызовом посмотрел на девушку: – Могу предложить апартаменты в собственном доме. На три звезды тянет, но с минусом. Минус водопровод, минус телефон и, естественно, прочие удобства. Не стану к тому же предупреждать, что я – одинокий мужчина, и в деревне – единственный
Мара не обиделась. Она сразу поняла, что "брат" не намекает на легкодоступность странной путешественницы и не пытается воспользоваться ситуацией. Он предлагает помощь. Она прямо посмотрела в знакомое до странности лицо и улыбнулась:
– Не откажусь. Конечно, не откажусь.
Шли долго, прямо на догорающий над озером закат и молчали, словно должны были запомнить каждое мгновение этого пути.
– Красотища какая…. – Мара оглядела окрестности с крыльца дома пока хозяин ковырял в дверях ключом. В темных сенях, радостно повизгивая, под ноги кинулась собака, заюлила, запрыгала, пытаясь лизнуть хозяина в нос. Но не достала. Пошарив рукой по стене, он щелкнул выключателем и сказал:
– Вот так и живу.
Глава 4
Случилось самое невероятное, самое сказочное, самое необходимое майским вечером встретились двое, рожденные друг для друга.
Это стало ясно еще в автобусе и со всей грандиозной фантастичностью определилось дома. Греясь у печи, они уминали Максов батон и говорили наперебой. У ног дремал, свернувшись клубком пес.
– Я решила, что ты мой брат и потому так переменилось все вокруг… Словно родилась заново и прямо – в счастье!
– Лишь взглянув на тебя, я понял, что всю жизнь любил именно эту женщину. Каждый ее жест, взгляд, жилку на шее, паутину золотых волос… Да, несомненно, я всегда знал и любил тебя. Любил твое имя – Маргарита.
– Меня никто не звал так, – протянув руки, Маргарита легко, как слепая, кончиками пальцев пробежала по лицу Максима. – Я узнаю твои губы, твои глаза, твои впалые щеки… Почти непереносимое чувство родства и нежности. Хочется прыгать и визжать, как Лапа. И плакать ужасно хочется. Она замотала головой, прогоняя слезы, но две слезинки скатились медленно и торжественно. – Так не бывает…
– Так есть! – Максим прижал ее голову к своему плечу, ероша теплые волосы: – Я все же нашел тебя… Я. НАШЕЛ. ТЕБЯ…
– Мы нашли друг друга… – Маргарита сопела, уткнувшись в его шею. Максим отстранил ее, крепко держа за плечи, легонько встряхнул, заглянул в глаза, в самую глубину и осветился радостью.
– Сегодня самый важный и чудесный праздник! У меня есть черничная наливка, – он достал отливающую чернильным мраком бутыль. – Как насчет этого зелья? – Максим посмотрел на свет содержимое узкогорлой бутылки, засомневался. Вытащив пробку, попробовал напиток и передал бутыль Маргарите. Запрокинув голову она сделала несколько глотков. Черная капля скатилась от уголка губ и побежала к шее. Максим остановил ее пальцем и застыл так, прислушиваясь к трепету тонкой жилки. – Тум – тум – тум билось сердце Маргариты… Он прислушался к шороху пронесшихся видений и что–то вспоминая. Но видения не всплыли на поверхность, оставшись в непрозрачной глубине. Лишь сумасшедшее счастье, захлестнувшее целиком, сомкнулось расплавленным золотом над русыми головами.
Сердце Маргариты то пускалось вскачь, то замирало, как на гигантских качелях. И
Макс стряхнул оцепенение, кинулся к печи, распахнул дверцу, подбросил дров и воскликнул, озарившись повеселевшим пламенем:
– Пусть будет камин! Ты ведь любишь огонь!
– Огонь, тепло, солнце… – она протянула к огню руки. – И оказывается, страшно хочу жить. Когда–то, давным–давно, я хотела сбежать.. Через окно девятого этажа…
– Меня тоже искушало желание исчезнуть. Жизнь потеряла смысл. Я решил, что придумал тебя и никогда не смогу встретить… Я оказался один в страшной, затягивающей пустоте.
– Знаю, знаю… Она наступает, хохочет, глумится. И ты понимаешь, что все обман – вся твоя жизнь, все желания, страхи, горести, радости…Ты просто песчинка, пустяк, ничто….
– Это у тебя оттуда отметина? Из тех дней? – Максим взял ладонь Маргариты с тремя белыми шрамами.
– Ткнула изо всех сил, что бы проснуться. Но кошмар не развеялся… Меня предали, я хотела исчезнуть. Потом запуталась… Сегодня решила, что мои ошибки – это единственная правда и ничего больше не будет… Я потеряла надежду найти тебя.
– В начале сказки дракон всегда чрезвычайно страшный. А потом он проваливается сквозь землю не оставив и следа и оказывается, что ужасных–ужасов вообще никогда не было, – он подул на ее ладони, прикоснулся губами. – Не было. Поверь мне, поверь!
Крепко держась за руки, они бубнили слова, словно заклинания и боялись умолкнуть, спугнуть наваждение. А майская ночь застыла в прозрачной нежности, не желая темнеть. Можно было поверить, что счастье способно остановить время.
Они уснули под утро, тесно прижавшись, как много пережившие вместе супруги. Но не случилось и поцелуя. Их было множество – тысячи, миллионы в давней, прежней жизни. Встреча перевернула мир. Невероятная, слишком желанная, она произошла! Требовалось много сил, что бы всем сердцем, всем телом осознать это и нельзя, ну совершенно нельзя было сметать в впопыхах с пути важные, очень важные преграды.
Они поцеловались в полдень. Едва открыв глаза, встретились черничными, горячими от сна губами и бросились в пожар полного, нерасторжимого единения.
Солнечные квадраты лежали на пестрых смятых простынях. Старый шкаф взирал с высоты, словно недремлющий страж, качались за открытым окном ветки яблонь. И почему–то казалось, что так было и так будет всегда. Что ничего не может быть лучше, правильнее, важнее. Что свершилось главное, для чего каждый из них явился в мир – пришла настоящая, верная, вечная любовь.
Вечером из сельсовета Мара позвонила домой и сообщила, что уехала невесть куда по горящей путевке. На вопросы Ани отвечала сумбурно, неопределенно, но категорически настояла на том, что бы деньги, отложенные ею для ремонта квартиры, тратили на еду.
– Игорь звонил, весь в панике! Что сказать? – кричала сквозь треск Аня.
– Что хочешь. Ни его, ни ресторана для меня больше не существует. Ты слышишь, слышишь? Ты поняла?
Поселковая бухгалтерша и две сидевшие над бумагами женщины, навострили уши, смекая, что в семейном положении москвича происходят кардинальные перемены. Обнявшись прямо под окном, словно у трапа прибывшего с другого континента самолета, молодые стояли молча в окружении стендов, инвалидных гипсовых статуй и зацветающих кустов сирени. А потом зашагали прочь, выравнивая шаг и тихо смеясь.